Журнал «Если», 2009 № 05

Булычев Кир

— Как себя чувствует ваша сестра? — спросил он.

— Боюсь, что она серьезно больна.

— Она… Ей грозит опасность? Мэри только кивнула в ответ.

Виктор прикоснулся к ее плечу и сказал негромко:

— Я буду молиться за нее, мисс Беннет… Конечно, молитвы такого, как я, немногого стоят, и все же мне хочется как-то отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали. Я еще никогда никому не рассказывал о…

Договорить ему помешал Клерваль, который как раз в этот момент появился из своей комнаты. Он поздоровался с Мэри, справился о здоровье Китти, а потом обратился к приятелю, предложив вернуться в гостиницу в Мэтлоке, чтобы не обременять своим присутствием людей, на которых свалилось столько хлопот. Франкенштейн не стал возражать, и оба отправились

укладывать вещи. Вскоре они покинули усадьбу, и Мэри так и не успела поговорить с Виктором наедине.

Доктор Филипс прибыл вскоре после отъезда Клерваля и Франкенштейна. Он пощупал пылающий лоб лежавшей в беспамятстве Китти, сосчитал пульс и изучил на просвет мочу. Прописав больной кое-какие лекарства, врач с беспокойством покачал головой. Если лихорадка не отступит, сказал он, Китти придется отворить кровь, и мистер Дарси поспешно предложил врачу остаться в усадьбе до утра.

Почти весь остаток дня Мэри просидела в комнате Китти. Она знала, что слишком много думала о Франкенштейне и слишком мало — о сестре, и теперь ее мучила совесть. Даже поздним вечером, когда Джейн ушла к себе, а Лиззи заснула в кресле, Мэри продолжала держать Китти за руку, пристально всматриваясь в ее покрытое испариной лицо. Ей нужно было многое решить, многое обдумать. Главное, Мэри не знала, беременна ли Китти, и если да, не следует ли сообщить об этом врачу. Это был очень важный вопрос, и все же не раз и не два Мэри в мыслях своих возвращалась к тому мгновению, когда губы Виктора коснулись ее лба.

Когда пробило полночь, Китти неожиданно пришла в себя и разбудила Мэри, которая так и задремала, сидя на краю ее кровати.

— Мэри!.. — прошептала она и попыталась оторвать голову от подушки, но ей не хватило сил. — Мэри! Ты должна… послать за Робертом. Я хочу обвенчаться с ним… прямо сейчас.

Услышав эти слова, Мэри вздрогнула и бросила испуганный взгляд на Лиззи, но та спала крепко и ничего не слышала.

— Обещай мне… — прошептала Китти. Ее темные блестящие глаза на бледном, осунувшемся лице казались огромными. — Роберт…

— Обещаю. — Мэри кивнула и слегка пожала горячие пальцы сестры.

— И приготовь мое свадебное платье, — добавила Китти. — Только… Лиззи ничего не говори.

Тут проснулась Элизабет. Подойдя к кровати, она положила ладонь на лоб Китти.

— Она вся горит. Скорее приведи сюда доктора Филипса.

Мэри бросилась в гостевую комнату и разбудила врача. Пока он одевался и шел в комнату больной, Мэри пыталась сообразить, что делать. Бедняжка Китти, похоже, тронулась рассудком, ибо ее просьба противоречила и здравому смыслу, и общепринятым правилам приличия. Мэри отлично понимала, что пошли она к Пигготам кого-нибудь из слуг, вся история непременно выплывет наружу, даже если ее посланец поклянется хранить молчание. Не пройдет и нескольких дней, как о Китти станут судачить не только в кухне усадьбы, но и в городе.

В шестнадцать лет Мэри, не колеблясь, выбрала бы решение, способное послужить назиданием для всех, кого так или иначе касалась сложившаяся ситуация, но за последние несколько дней и даже несколько часов многое изменилось. И в первую очередь, изменилась она сама. Теперь Мэри должна была найти другой выход, и она, кажется, знала, что нужно делать. Со всех ног она бросилась в свою комнату и схватила бумагу и перо.

Милостивый государь!

Вынуждена с прискорбием сообщить, что особа, которую Вы любите и которая в настоящее время находится в Пемберли-хаус, серьезно больна и просит Вас посетить ее как можно скорее. Надеюсь, что простая человеческая порядочность, каковой, по словам упомянутой особы, Вы не обделены, а также некоторые обязательства морального плана, вытекающие из сложившихся между вами отношений, заставят Вас поспешить и прибыть в Пемберли еще до наступления утра.

С уважением и проч., мисс Мэри Беннет.

Запечатав письмо сургучом, Мэри вызвала с кухни слугу и отправила

его в Мэтлок со строгим наказом вручить послание лично сыну городского мясника Роберту Пигготу.

Доктор Филипс тем временем отворил Китти кровь, но больной не стало лучше. Вскоре после кровопускания она снова потеряла сознание. Мэри ждала. В шесть часов утра вернулся из Мэтлока ее посланник. Он был один. Слуга сказал, что побывал у Пигготов и передал письмо мистеру Роберту в собственные руки, и Мэри, поблагодарив, велела ему идти отдыхать.

Роберт так и не явился. В восемь утра Дарси послал за священником. В половине девятого Китти не стало.

Мистер и миссис Беннет приехали в Пемберли вечером того же дня, когда скончалась их дочь. На следующий день прибыли Лидия и Уикхэм. Насколько Мэри знала, это был первый случай, когда Дар-си, позволил свояку переступить порог своего дома. Вся семья, таким образом, оказалась в сборе, однако в окружении погруженных в траур родственников Мэри с особенной остротой ощущала собственное одиночество. Джейн и Лиззи скорбели вместе, поддерживая друг друга и никого больше. Дарси и Бингли вели негромкие, серьезные разговоры. Уикхэм с Лидией, сильно располневшей после рождения троих детей, и вовсе держались особняком; они бродили по усадьбе, глазели по сторонам и обменивались едкими замечаниями, обнаруживая полное родство душ.

Миссис Беннет была безутешна. Ее горе по силе и глубине могло сравниться разве что с ее навязчивым стремлением самой контролировать подготовку к похоронам дочери. С самого начала ей пришлось решать вопрос, где будет погребена Китти. Когда ей указали, что согласно праву наследования семейный дом в Хартфордшире наверняка достанется ее кузену мистеру Коллинзу, ^{7} миссис Беннет едва не впала в отчаяние. «Кто, — восклицала она, — будет ухаживать за могилой бедной Китти, когда меня не станет?!» Мистер Беннет предложил было похоронить дочь на лэмбтонском погосте неподалеку от Пемберли, где могилу смогли бы навещать также Джейн и Бингли, однако когда Дарси сказал, что в его фамильном склепе на территории поместья найдется место и для свояченицы, мать тотчас ухватилась за это решение, не ущемлявшее ничьих чувств и приятно тешившее ее тщеславие.

Все эти разговоры, споры и претензии были неприятны Мэри, хотя то, как проявили себя ее родители и сестры в эти горькие дни, вряд ли стало для нее сюрпризом. Ей было тяжело еще раз убедиться, что ее родственники, к сожалению, не самые лучшие люди, однако это, как ни странно, не заставило Мэри ожесточиться. Смерть Китти объединила семью впервые за много-много лет, и Мэри подозревала, что и в будущем подобное сможет повториться только в случае, если умрет кто-то еще. Как бы там ни было, ее отец выглядел таким мрачным и подавленным, каким Мэри еще никогда его не видела. Когда же настал день похорон, даже миссис Беннет оставила свои театральные всхлипывания, и на ее лицо легла печать такого искреннего горя и таких глубоких переживаний, на какие Мэри уже не считала ее способной.

Вечером того же дня, когда тело Китти упокоилось в семейном склепе на крошечном кладбище в Пемберли, Мэри допоздна засиделась в гостиной с Джейн, Элизабет и Лидией. Они пили мадеру, и Лидия, захмелев, рассказала немало смешных и глупых историй о том, как они с Китти напропалую флиртовали с офицерами меритонского милицейского полка ^{8} . Было уже далеко заполночь, когда Мэри наконец легла, чувствуя, как кружится у нее голова от вина, смеха и слез. Дождь прекратился еще утром, погода улучшилась, и она некоторое время следила за тем, как ползет по стеганому покрывалу луч лунного света, врывавшегося в раскрытое окно вместе со свежим воздухом, запахами влажной земли и шорохом листвы над озером. Вскоре Мэри заснула тяжелым, без сновидений, сном. Уже перед самым рассветом ее потревожил яростный лай собак на псарне, но она не придала этому значения. Перевернувшись на другой бок, Мэри с головой укрылась одеялом и спала, не просыпаясь, до самого утра.