Журнал «Если», 2009 № 05
Шрифт:
Я побывал там, у чаши. Наверное, Олсен — пусть так, я не знаю другого имени — или кто-то из его людей был классным инженером. Ловушка работала почти год. Просто, как все гениальное. Каждые десять минут в обугленное, застекленевшее от дикого жара ложе бывшего озера с небольшого расстояния выплевывается порция самой качественной в мире нефти, запах которой разносится далеко вокруг. На нефть со всей округи прутся звери и попадают в пекло. Потом кто-то всю эту механику взорвал. Поговаривали даже, будто нашли этих деятелей, но не поручусь, точно не знаю.
Что еще рассказать? У меня небольшая фирмочка по изготовлению
Мы их победим, но для этого придется сдать позиции. О.
Теперь о пинчах я лишь изредка нахожу упоминания в Интернете. Пресса и телевидение по большей части игнорируют столь малозначительные факты.
Можно сказать, что я проиграл свою войну, потому что сдал свои позиции.
Джек СКИЛЛИНСТЕД
Всё, что ты увидишь
Оно сидело в холодной комнате…
Охранявший дверь морской пехотинец вручил мне изолирующий костюм, и я надел его поверх уличной одежды. Морпех набрал секретный код на цифровой панели в стене. Щелкнул замок. Тяжелая дверь отворилась. Морпех кивнул, и я сделал шаг вперед.
Энди Маккаслин, похожий в своем изолирующем костюме не то на капустный кочан, не то на кокон исполинского мотылька, дружески пожал мне руку. С Энди мы были знакомы уже лет двадцать пять — с тех самых пор, когда вместе служили в войсках специального назначения. Сейчас мы оба работали в Агентстве национальной безопасности. Точнее, работал Энди. Мой же статус был менее определенным. Я был связан с Агентством временным контрактом особого рода, подразумевавшим особыевысококвалифицированные услуги по добыванию информации от тех упрямцев или глупцов, которые не хотели делиться сведениями с нашей организацией. Эта работа требовала, разумеется, определенного склада характера, которым я, по-видимому, обладал, а Энди — нет. Он всей душой верил в наше Правое Дело, в установленную Законом процедуру, в Хороших и Плохих парней. Именно поэтому он был на свету, а я скрывался в тени. Я был его двойником — серым, неприметным человеком без имени, без лица.
Когда я вошел, оно осталось сидеть, если, конечно, можно так описать принятую им позу. Его ноги — все шесть — напоминали переплетенный клубок бледно-лиловых змей, над которыми возвышалось небольшое субтильное тело. Тело было худым, точно у голодающего ребенка: выпирающие тонкие ребра, сухая, как пергамент, кожа, раздутый живот. Глаза существа напоминали два черных уголька размером с ноготь большого пальца.
— Добро пожаловать в Новый Миропорядок, — сказал Энди. Он был без шлема, изо рта его вырывались серые облачка пара.
— Спасибо, — серьезно ответил я. — Что, Кальмарис уже что-то рассказал?…
— Только то, что в наших собственных интересах как можно скорее его отпустить, поскольку нам-де все равно не удастся заставить его заткнуться. Впрочем, «заткнуться» — не совсем верное слово, поскольку Кальмарис не
— И что же это была за картина?
— Целенаправленное и систематическое истребление человечества. Во всепланетном масштабе.
— Вот так привет от внеземного разума!..
— Одна из теорий гласит, что Кальмарис просто продемонстрировал Госсекретарю его заветную мечту, но официальная версия, конечно, совершенно иная. Не мне, разумеется, оценивать, насколько дружелюбно или враждебно настроен к нам Кальмарис, но без протокола могу сказать только одно: интуиция мне подсказывает, что его намерения скорее добрые, чем злые.
— У тебя усталый вид, Энди.
— Я действительно устал. — Он вздохнул.
— Кальмарис всегда смотрит так пристально?
— Всегда.
— А ты уверен, что он все еще способен к контакту? Быть может, наша окружающая среда отрицательно на него подействовала и он уже не может адекватно реагировать?
— Биологи и врачи утверждают, что он в порядке. Конечно, с такими созданиями трудно быть уверенным в чем-то на сто процентов. Пожалуй, единственное, что мы знаем наверняка, так это то, что перед нами разумное внеземное существо, владеющее внеземной же технологией. Одно, впрочем, вытекает из другого… Кстати, упомянутая технология — или то, что от нее осталось — в настоящий момент свалена в самолетном ангаре сравнительно недалеко отсюда. Штука, на которой он прилетел, похожа на метеозонд, пропущенный через машинку для уничтожения бумаг. Ну разве не смешно, а?…
— Не очень. — Я поежился. — Холодно здесь…
— Так ты заметил?
— Это, наверное, для него?
— Да, Кальмарис предпочитает пониженную температуру.
— А ты не пробовал ее, гм-м… немного повысить? Энди искоса посмотрел на меня.
— Собираешься применить новую методику ведения допроса?
— Даже если и собираюсь, то не такую.
— Да уж, у нас здесь не концлагерь ЦРУ в Румынии.
— Никогда о таком не слышал.
— Хотелось бы верить, дружище…
На самом деле я знал о существовании спецлагеря ЦРУ, только находился он не в Румынии, а в Гватемале. Одного упоминания о нем оказалось достаточно: в моем мозгу разом ожило множество призраков, многие из которых имели, к несчастью, свое собственное, вполне конкретное, узнаваемое — и ужасное лицо. Я, впрочем, взирал на эти лица так же спокойно и бесстрастно, как и тогда, а потом снова отправил назад — в темные подвалы памяти, откуда лишь время от времени доносились приглушенные вопли и стенания, изредка тревожившие меня на протяжении всех этих лет.
Энди вдруг побледнел, а черты его как-то странно обмякли.
— Что с тобой? — спросил я.
— Не знаю. Почему-то мне показалось, что сейчас я не здесь, а где-то еще…
Он жалко улыбнулся, а я подумал, что Энди вот-вот потеряет сознание. Но когда я повернулся, чтобы поддержать его, у меня самого вдруг закружилась голова, перед глазами все поплыло, а мир утратил реальность. Я покачнулся, чувствуя себя так, будто стою на крыше какого-то высотного здания, стою на самом краю, а Кальмарис сидит на клубке своих щупалец и смотрит, смотрит на меня своими угольно-черными глазами.