Журнал «ЕСЛИ», 2009 №10 (200)
Шрифт:
– Конечно.
– А какие еще он языки знает?
– Английский на туристическом уровне. Ну, читать-то он на нем может с трудом, а вот за рубежом объясниться сумеет… в магазине там или в баре…
Профессор хмыкнул. Повторил:
– Русских фонем нет. Английских тоже. Ни на один известный мне язык не похоже, но… Но это язык. Или очень хорошая его имитация.
– Некоторые слова повторяются, правда?
– спросил я.
– Дело даже не в этом. Повторяются некоторые лексические структуры. А это подделать сложнее… по сути - надо придумать
Я кивнул.
– Приходите ко мне… - профессор задумался, - завтра вечером. Хорошо? И непременно с этим вашим другом!
– Обязательно, - ответил я и поднялся с кресла.
Уже в дверях профессор спросил меня:
– Скажите, Андрюша… А часто с тех пор ваш товарищ говорит на этом языке?
Все-таки он застал меня врасплох, и под его насмешливым взглядом я не решился солгать:
– Да хоть каждый день. Попросишь - он и говорит. Чего говорит - не понимает, но говорит.
– Записывали?
– спросил профессор с понимающей улыбкой.
Я вздохнул и достал из кармана вторую флэшку.
– Берите.
– Завтра верну, - с улыбкой сказал профессор, забирая у меня карту.
Кабайлов ждал меня у метро. Высокий, черноволосый, немного похожий на кавказца, что служило причиной частых конфликтов с ментами, Димка топтался у совершенно ненужного ему табачного ларька. В ушах - наушники от плеера, на лице - привычная для москвичей уличная торопливость, призванная отпугивать попрошаек и заблудившихся приезжих, в руках - «Советский спорт». Димка мрачно изучал футбольную страницу - видимо, «Динамо» опять не порадовало.
Завидев меня, Дима свернул трубкой несчастную газету и отправил в урну. Торопливо вынул из ушей наушники, вопросительно кивнул.
– Заинтересовался, - сказал я.
– Оплиуап, - радостно сказал Дима.
– Соберись, - попросил я.
– Не знаю, что такое твой оплуюап.
– Оплиуап, - горько повторил Дима.
– Оплиуап, - старательно повторил я и покачал головой. Нет, не получалось у меня скопировать Димин выговор. Вроде и все звуки на местах, а не то… - Кабайлов, кончай нести чушь!
– Хорошо, я говорю, - уныло сказал Дима.
– О! По-русски?
– Да, - о том, что у него остался легкий акцент, я говорить не стал.
– Переключился, - Кабайлов махнул рукой.
– Черт, все чаще и чаще стало… Вчера родичи с племянником в гости приехали. Я с пацаном разговариваю, вдруг вижу - он хохочет. Оказалось, я уже минут пять на ангельском болтаю. А пацан решил, что это игра такая, не останавливал… мелкий еще, что возьмешь…
– Ну так это лучше, чем в «Перекрестке», - напомнил я.
– А что, забавно вышло, - Дима даже улыбнулся.
– Ну приняла кассирша за иностранца, ну и что?
На мой взгляд, кассирша в супермаркете приняла Диму не за иностранца, а за душевнобольного. Но я тактично промолчал. Кивнул на вывеску пивного бара, устроившегося в стратегически безупречной точке - между метро и крупной автобусной остановкой.
– Может, по
– Лямс!
– согласился Дима.
Я не стал его поправлять - и так было понятно, что предложение он принял. Эх, если бы можно было таким образом составить словарь! К сожалению, тот же энергичный «лямс» в другой ситуации мог означать не согласие, а раздумье или отрицание…
После первой кружки пива Диму отпустило. Он стал говорить по-русски совсем чисто, много шутил и даже переключился на другие темы - футбол, женщин и фантастику. Футбол в стране был плох, женщины Диму глубоко обидели - он недавно развелся, и даже фантастика его не особо радовала. Вместо того чтобы писать мудрую научную фантастику про путешествия к звездам и другим планетам, про тайны мироздания, про покорение мирового океана и единую теорию поля, фантасты как сговорились - принялись ваять всякую мистическую фигню про вампиров и прочую нечисть… Кстати, о единой теории поля… Дима принялся рассказывать анекдот про Эйнштейна в раю. Я слушал, пытаясь раскусить нераскрывшуюся фисташку и размышляя, какая блажь заставляет меня пробовать зубы на прочность. Ну полная чашка этих фисташек, откуда в человеке берется такая смесь жадности и глупости?
– Тут Эйнштейн и говорит: «Господи! У тебя в единой формуле мироздания - ошибка!». А Бог оглянулся и тихонько отвечает: «Да, я знаю…».
Димка сам же и захохотал, да и я улыбнулся. Но, похоже, анекдот опять напомнил Димке о его проблеме, он помрачнел и начал тянуть вторую кружку.
Прикончив по литру, мы покинули пивную и двинулись в разные стороны: Дима пошел домой пешком, ему было недалеко, а я сел на автобус. Завтра предстоял обычный рабочий день… для меня - обычный, а для Кабайлова - полный мучительной борьбы со своевольным языком.
К Петру Семеновичу мы пришли поздним вечером - летом в пятницу Москву захлестнули традиционные дачные пробки. Стоило, конечно, ехать на метро, но Дима этого ужасно не любил. Добровольно лезть под землю, по его словам, было противоестественно и глупо.
– Не зря фантасты всегда мечтали о воздушном транспорте, - сказал он, пока мы поднимались в лифте.
– Вот доживем до флаеров и всяких там аэротакси - легче станет!
– Оптимист, - вздохнул я.
– Доживем, доживем, - Дима был в приподнятом настроении.
– Прогресс человеческий движется по экспоненте! Вспомни, сто лет назад автомобиль был редкостью, самолет - чудом, а сейчас?
– Ну, чудом, допустим, самолет уже не был…
– Был, был, - Дима не отступал.
– А компьютеры? О них и помыслить никто не мог! А пенициллин? А телевидение? Космические полеты? Человек способен на многое, Андрей!
Спорить я не стал. В принципе я был совершенно согласен, что человек способен на многое, но именно это и ввергало меня в сомнения - появятся ли на Земле летающие машины и прочие добрые чудеса?
Профессор сам открыл нам дверь и с живейшим любопытством уставился на Диму.