Журнал Наш Современник №1 (2004)

Журнал Наш Современник

Насчет “демографического взрыва” здесь грубая подтасовка. У исламских народов рождаемость традиционно высокая. Что же касается прав — на образование, социальное обеспечение, перспективное будущее, — то какой же это аргумент для массового перемещения на соседние территории? И тем более туда, где земли в обрез. Процитирую дальнейшие рассуждения профессора Хоперской: “В советское время мы мирно проживали все вместе, сложился этнический баланс, при котором каждая национальность находила свою нишу, вписывалась. Но теперь-то мы живем в совсем других условиях, в другой стране”.

Это почему же “в другой стране”? Любимый конек либералов уже окон­чательно изъездился. А все

население — как жило в России, так и живет. Хоть при царе, хоть при советской власти, хоть при Батые, хоть при олигархах. У нас в России “этнический баланс” (по Брежневу, “историческая общность”) сложился не при интернационализме, а на протяжении веков — профессору надо бы знать. А то получается, что лекции по толерантности содержат по отношению к агрессивным мигрантам прекрасные слова о “правах человека”, тогда как мирные коренные жители обвиняются в “ксенофобии” и “расизме”.

В том, как энергично развивалось переселение на юг России “иноплемен­ных мигрантов”, не поодиночке, а целыми кланами, видна была та же стра­тегия, что и при захвате сербского Косова: сербов обвинили в “нетоле­рант­ности” по отношению к албанцам — и в результате теперь Косово стало почти сплошь албанским и оттуда выживают последних сербов. Ну, а пример Кубани, которая первой в России приняла свои местные законы, регули­рующие миграцию на тех же общепринятых основаниях, как и в странах Европы, — это убедительная демонстрация реальной силы народа, когда он сплочен. Примечательно, что приезжавший на Кубань президент принятые законы не похвалил, но ведь и не посмел осудить.

И вопрос о чеченцах

Большая часть чеченцев в Чечне сегодня не живет. В Казахстане их насчитывают около ста тысяч. О чеченцах, поселившихся в Волгоградской области, можно прочесть в очерках Бориса Екимова в “Новом мире”. Сотни тысяч живут в Москве, Петербурге, других городах... Я помню, как тосковали по родным горам девочки-чеченки, мои ровесницы, студентки алмаатинских вузов. Произойдет ли полвека спустя второе массовое возвращение в Чечню чеченцев, на этот раз не изгнанных, а просто рассеявшихся по всей России? Что возобладает — право “искать лучшей доли”, о котором печется профессор Хоперская, или чувство долга и вины перед теми, кто все эти годы оставался в Чечне? Полагаю, что мы, в России, имеем право задаваться таким вопросом. Мы-то хорошо знаем подлинную цену тем, кому не дорога родная земля, для кого родина — там, где им теплее и сытнее. Хотя ведь не осудишь женщину-чеченку, встреченную мной в деревне Новгородской области. Она откровенно говорила, что уехала из Чечни, спасая детей не только от войны, но и от власти старейшин, распоряжающихся чужими жизнями.

Маршал Дмитрий Тимофеевич Язов в беседе с журналистами сказал, что по службе знал и высоко ценил как грамотных военных специалистов и Дудаева, и Масхадова. И это было сказано после всего, что произошло в Чечне, — после погромов мирного русского населения и бегства из Чечни трехсот тысяч женщин, стариков и детей, после убийства атамана Сунжен­ского отдела Терского казачьего войска Александра Подколзина, после расправы над священником отцом Анатолием, захвата русских в рабство... “Между прочим,— сказал маршал, — Дудаев писал и неплохие стихи”. Маршал Язов говорил о врагах России — и говорил, как русский человек, недоумевая, как могли до такого дойти образованные люди.

Да, наша страна не обделила чеченцев образованием. В годы депортации учительницы переписывали чеченских детишек, велели всем приходить в школу и не делали никаких уступок традициям гор по части образования для девочек. Чеченские девочки-студентки говорили, что на родине многим из них было бы труднее получить высшее образование. А в русских школах Казахстана и в алмаатинских вузах много было ссыльных русских интелли­гентов. Старшее поколение

чеченцев должно бы их помнить. Из этого поколения вышли ученые, офицеры высших чинов, крупные предприниматели... Из тех лет — танец Махмуда Эсанбаева и стихи Раи Ахматовой, с ней я была знакома. Назову здесь и другие всем известные имена: Руслан Хасбулатов, Михаил Юрьевич Зурабов, глава Пенсионного фонда России. И здесь я снова возвращаюсь к тому, что большинство чеченцев сегодня в Чечне не живет. Можно ли считать их одним из самых обруселых народов?

И другой вопрос: кому же все-таки выгодно изображать народ, имеющий такую национальную элиту, диким первобытным племенем? Кому выгодны толки о тейпах, шариате, мюридизме? В СМИ считается большим специа­листом по Чечне Анна Политковская, принимающая Шамиля и Хаджи-Мурата за одного человека по имени “наиб Шамиль (Хаджи-Мурат)” (М. Захаров. Вторая чеченская. 2002). Чечню присвоили себе правозащитники, одержимые заботой, как бы подольше просуществовали палаточные лагеря, в которых нет и не может быть нормальной жизни: взрослым здоровым людям негде работать, их приучают к “гуманитарной помощи”. В Чечню приезжали евро­пейские парламентарии, убежденные, что только они имеют законные основа­ния решать, надо ли проводить выборы и когда. Но их не беспокоило, что тысячи чеченских детей, целое поколение, остались без образования. А чеченка в новгородской деревне в числе причин, заставляющих ее жить подальше от Чечни, назвала и стремление дать своим детям достойное образо­вание. Наверное, у многих эта причина тоже на одном из первых мест.

Летом 2003 года в тайнике был найден архив Масхадова и в документах — суммы на подкуп СМИ. Но любопытно, что самый большой вред причинили чеченцам журналисты, причем как раз те, кто ехал в Чечню, чтобы оттуда побольнее уязвить Россию. На телеэкранах навязывалось противопостав­ление: благородный чеченец и бандюга-федерал, хотя заранее можно было просчитать, что это форсирует античеченские настроения. Дали обратный эффект и прогнозы, что вслед за “свободной Ичкерией” поднимется весь Кавказ. На самом деле соседние народы (и не только соседние) поглядели на события в Чечне и не пожелали угодить в такой же капкан. А реклама таких персонажей, как Радуев и Басаев, безусловно, поспособствовала приходу к власти в республиках Кавказа умеренных политиков.

С особой напористостью журналисты твердили про непохожесть чеченцев ни на один из соседних народов. Будто бы у них все не как у других. Испокон века не сеют и не жнут, а только бродят по горам с кинжалом или гранато­метом. Но ведь по нравам и обычаям все народы в мире и непохожи, и в чем-то схожи. Солженицын написал о евреях “Двести лет вместе”. А на теледебатах чеченец, назвавшийся “представителем Масхадова”, все повторял и повторял про двести лет войны России против Чечни. Ну, а кто же тогда служил верой и правдой в охране государя-императора? Евреи?

По ходу той передачи “Свобода слова” выяснилось, что “представитель Масхадова” постоянно живет в Москве и по-русски говорит, как на родном языке. Его противник в споре приехал из Грозного и тоже хорошо говорит по-русски. Он называл себя чеченским милиционером и твердо стоял на том, что обязан охранять порядок в Чечне и будет охранять. В телепередаче участвовали две представительницы свободной прессы: дама, путающая Шамиля с Хаджи-Муратом, и дама из Франции. Со всей профессиональной бестактностью они набросились на чеченского офицера милиции и поддер­жали “представителя Масхадова”. Глядя на их энтузиазм, можно было прийти к печальному выводу: Чечню еще долго будут расшатывать и провоцировать. И это имеет самое прямое отношение к проблеме, о которой не говорят правозащитники: когда же смогут вернуться в Чечню русские беженцы? Вернуть бы туда для начала самих чеченцев.