Журнал Наш Современник №10 (2003)

Журнал Наш Современник

Простите, пан Помяновский, но Вы погорячились.

Из моего текста не следует ничего, что Вы мне приписываете. Во-первых, я не ставлю “во главу угла” катынское преступление и не занимаюсь его расследованием. Я касаюсь его лишь на полутора страницах книги (а её объем — 200 страниц) и задаю себе лишь один вопрос: почему поляки были расстреляны из немецкого оружия? Историки, обвиняющие советскую сторону, отвечают: чтобы списать впоследствии это преступление на немцев. Тогда я задаю второй вопрос. Если поляков расстреляли энкавэдэшники немецкими пулями в марте 40-го года, то советское руководство должно было предусмот­реть, что скоро начнется

война, что немцы захватят на смоленской земле катынские лагеря с погребенными там поляками, что мы все-таки начнем после Сталинграда контрнаступление на Запад, снова дойдем до Катыни, раскопаем братские могилы, “обнаружим” в польских черепах немецкие пули и обвиним на весь мир немцев в совершенном преступлении. Я увидел в этом утопическом сценарии что-то абсурдное и высказал свои сомнения. Вот и всё.

Во-вторых, о Медном я даже не вспоминал. Не надо за меня домысливать того, что я не говорил.

В-третьих, я нигде ни слова не сказал о “самоотверженных ребятах из российского “Мемориала”, и потому не надо мне приписывать, что я считаю их “польскими агентами и предателями” .

А в-четвертых, Ваши ссылки на труды академика А. Н. Яковлева несерьезны. Более лживого и меняющего взгляды ренегата, возросшего в недрах Агитпропа ЦК КПСС, в новейшей российской истории отыскать невозможно. Он, до сих пор усердно отмывающий перед новыми хозяевами родимые пятна своего коммунистического прошлого, вам что угодно напишет, а “самоотверженные ребята из “Мемориала” что угодно отыщут. Они же любители и работают на общественных началах.

Вы, господин Помяновский, мечтаете, чтобы я был привлечен к уголовной ответственности за своё сочинение:

“Я считаю, что достойная задача всех людей доброй воли (какая социалистическая стилистика! — Ст. К. ) — не столько исправлять эти и подобные филькины грамоты, сколько призывать законодателей, чтобы в связи с катынским преступлением они ввели в российский Уголовный кодекс понятие “лживых измышлений” и соответствующую статью — подобно тому, как во Франции существует юридическое понятие “освенцимской лжи” и соответствующая уголовная статья, карающая за “оспаривание факта существования преступления или преступлений против человечества”.

Вы делаете опрометчивое заявление, пан Помяновский, и самого себя загоняете в ловушку. Как же можно было забыть, что, печатая в 11-м номере 2001 года “Новой Польши” воспоминания советского еврея Н. Вальдена-Подольского, находившегося после войны 1919—1920 годов в польском плену, Вы, подобно бдительному цензору времен социалистической Польши ( “вполне по-советски” — как Вы пишете обо мне), изъяли из текста все свидетельства утробного антисемитизма шляхетской администрации в лагерях для советских военнопленных, все описания издевательств над несчастными евреями, все картины преступлений, совершенных поляками-антисемитами. Такое деяние можно квалифицировать похлеще, нежели “оспаривание” , это скорее сознательное сокрытие “факта существования преступления или преступ­лений против человечества” , говоря Вашими же словами!

Так что по нынешним французским юридическим нормам, связанным с понятиями “антисемитизм”, “Холокост”, “освенцимская ложь”, ну, не то чтобы преступником, но журналистом, сознательно скрывающим факты явного преступления, Вы являетесь. Попробовал бы сейчас в Европе какой-нибудь

главный редактор что-либо утаить, изъять, вычеркнуть из того, что называется “гонением на евреев”, а его схватили бы за руку, как я Вас, — ох, не поздоровилось бы ему! Так что благодарите, Ежи, судьбу за то, что живете в Польше, а не в прекрасной демократической Франции.

* * *

Не оригинален рядом с Помяновским и Анджей Новак. Он тоже передергивает карты, утверждая, что в центре моего опуса Катынь: “современный символ польской русофобии для Куняева — и не только для него — “вечные претензии” по поводу преступления в Катыни” .

Никто из моих критиков не захотел признаться, что главный узел моей работы — психологический: это шляхетский национальный характер, особенности которого вот уже несколько столетий определяют драматическую историю Польши. Ну, в крайнем случае, я могу согласиться, что в центре работы — Едвабне, но отнюдь не Катынь.

Вот образец исторических исследований Новака:

“Они, то есть русские власти, лишают нас независимости, жестоко подав­ляют очередные попытки вернуть её, вешают польских заговор­щиков и повстанцев, тысячами ссылают их в Сибирь, грабят польские культурные ценности. Затем разгорается война 1919—1920 гг. с больше­вистской Россией, грозящей возрождённой Польше и советизацией, и новым разделом во взаимодействии с Германией”.

Здесь что ни фраза, то ложь, или полуправда, или умолчание, или прямой подлог.

Да, мы “жестоко подавили очередную попытку” поляков вернуть себе независимость. Когда их стотысячная конница в составе наполеоновской армады прошла всю Россию и ворвалась в Москву. Да, мы гнали обратно в хвост и в гриву этих шляхтичей, как всегда, присоединившихся к какой-нибудь Антанте. Может быть, Новак скажет, как мы должны были поступать иначе?

А какой блудливой скороговоркой историк информирует читателя: “Затем разгорается война 1919—1920 гг. с большевистской Россией” . Будто разгорелась она ни с того ни с сего, и всё!

Да ничего бы не разгорелось, если бы шляхта, соблазненная слабостью России, погрязшей в гражданской войне, не бросилась на Житомир, не прикарманила бы Минск, не захватила бы Киев. Тяжело нам было воевать на несколько фронтов — но пришлось открыть ещё один. И не надо выдумывать, господин историк, что в 1919—1920 годах у нас были планы “советизации Польши” . Мы в то время даже свою центральную Россию еще не смогли “советизировать”. А уж договориться до того, что мы “во взаимодействии с Германией” (с которой были в состоянии войны) угрожали Польше “новым разделом” — простите, пан, за резкость, но у Вас крыша от страха поехала.

Вам кажется, что Вы меня поймали с поличным и уличили во лжи, когда пишете:

“Последним, самым загадочным для истории доказательством оказывается у Куняева участие огромного числа “поляков-фашистов” (по его выражению) в гитлеровском нападении на Советский Союз, ибо целых 60 280 таких “польских фашистов”, в том числе пять генералов, попали в советский плен. В связи с этим нельзя не задаться вопросом, что именно означает эта цифра и это определение: ни один историк до сих пор и слыхом не слыхивал о польских коллаборационистских формированиях, сражавшихся против Советского Союза плечом к плечу с вермахтом или войсками СС в июне 1941 г. или впоследствии”.