Журнал Наш Современник №11 (2002)

Журнал Наш Современник

* * *

Рыбаков упрямился. Тыковлев, как ему казалось, все этому писателю объяснил. Неужели не понимает, что не все он (Тыковлев) ему может позволить? Ну, ведь разрешил он печатать его скандальный роман “Дети Арбата”. То есть не то чтобы разрешил, а перевалил ответственность на главного редактора, дав понять, что пусть тот печатает, а если скандал потом начнется, то он его прикроет. Но редактор тоже не дурак. Все на себя брать не хочет, предлагает Рыбакову кое-что вычеркнуть, а главное — Сталина впрямую не изображать убийцей Кирова. Да и по документам нет никаких следов, что Сталин это убийство организовывал. Тыковлев это прекрасно знает. Ухлопал Кирова ревнивый муж его официантки. Бытовуха. Это Сталин потом то ли перепугался, то ли решил воспользоваться поводом,

чтобы от кое-кого из неудобных ему приближенных избавиться. Да и признаваться в том, что вожди народа до баб охочи, не очень хотелось. Удобнее изобразить все как большую политику.

Но Рыбаков прет как танк. Он, кажется, возомнил себя вторым Толстым. Медведица пера, черт бы его побрал. А на самом-то деле писатель средненький. Но ловкий. Уловил, что лагерная тема вместе с Солженицыным была надолго закрыта. Пока Солженицын в бегах, сидит где-то на даче в Америке и ругает советскую власть, шансов у него в Союзе никаких. Вот тут на сцену и выскочит Рыбаков со своими “Детьми Арбата”, все пенки снимет. Торопится. Видно, что не терпится ему. Посчитал, что если не он первый, то другие желающие враз найдутся. Хитрый еврей. Хорошо конъюнктуру чувствует. Не зря всю войну в интендантах проходил. Говорят, в конце в Германии к американцам сбежать собирался, да струсил. И правильно струсил. В Америке бы в писатели ни за что не вышел. Водителем на грузовике всю жизнь проработал бы, если бы повезло, а то и вышибалой в каком-нибудь баре.

— Ну, вы меня, надеюсь, поняли, — с ноткой усталости и раздражения в голосе обратился Тыковлев к сидевшему напротив него Рыбакову. — Вам высказаны редакцией и комиссией ваших же коллег-писателей соображения по художественной стороне романа. ЦК не может вмешиваться в эту чисто творческую сторону дела. Не согласны — поспорьте еще, докажите свою правоту, если сможете. Если не сможете, примите замечания товарищей. Повторяю, ваша книга, по нашим оценкам, заслуживает того, чтобы быть изданной. Давайте на этом и разойдемся. Остальные вопросы решайте с редакцией. Надеюсь, вы понимаете, что выход вашей книги в свет был бы невозможен, если бы в стране не началась политика перестройки, если бы партия не встала решительно на путь разверты­вания демократии и гласности...

— Александр Яковлевич, — вкрадчиво начал Рыбаков, — я все понимаю и очень, очень вам признателен. Но эта тема, тема преступности сталинского режима и самого Сталина, все же очень важна. Она центральная. Нельзя давать ее вымарать. Сталинщина и перестройка — это ведь вещи несовместимые. Если партия хочет перестройки, она должна покончить со Сталиным и его наследием. Я помогаю вам сделать это. Своими средствами и методами. Вы говорите, что что-то не подтверждается документами. Но, простите, — и хрен с ними, с этими документами. Это ведь не ЦК говорит, а я — писатель. Я имею право на художественный вымысел. Подумайте. Мое преимущество в том, что меня прочтут и мне поверят сразу сотни тысяч. Это в ваших же интересах как председателя комиссии ЦК по реабилитации.

— Именно как председатель комиссии я и не могу дать добро на распрост­ранение всякого рода вымыслов, порочащих партию и Советский Союз. Вы не задумывались над тем, как это может ударить по нашему авторитету за границей?

— По Сталину ударит, а нынешнему руководству в плюс пойдет, — спокойно ответил Рыбаков. — Честно говоря, — многозначительно добавил он, — мою книгу на Западе уже читали. Но я хочу, чтобы она вышла здесь, у нас в советском журнале, в советском издательстве. Тогда это будет сигнал и для Запада, и для сторонников перестройки внутри страны. Я не совсем понимаю ваших колебаний. Вы возглавляете работу по реабилитации жертв сталинских репрессий. Зачем эта работа делается?

— Чтобы восстановить правду, чистое имя невинно опороченных людей! — вспылил Тыковлев.

— И это все? — с издевкой спросил Рыбаков. — Помните Понтия Пилата? Что есть истина? Разве не меняется она много раз в зависимости от прихоти обстоятельств и воли людей? Разве не случалось так, что истина в одной стране перестает быть истиной в другой? Разве не топчут истину

побежденных всякий раз в грязь победители? Прав всегда тот, кто оказался наверху. Если вы сейчас копаете архивы и выступаете с разоблачениями, то неужели делаете это только ради поисков истины? Да нет, конечно. Вам это политически нужно. Отречься от прошлого и возвеличить при этом себя — вот чего вы хотите вместе с Михаилом Сергеевичем. Я не против. Я за. Только не пойму, почему вы мне мешаете? Или время еще не пришло?

Он все больше наглеет, про себя подумал Тыковлев. Захотелось встать и прикрикнуть: “С кем говоришь? Забыл, что перед тобой секретарь ЦК?”. Ну, да ладно, решил он. Говорим ведь о перестройке и гласности... В общем, назвался груздем, полезай в кузов.

— Вы отклонились от темы, — скучным голосом сказал Тыковлев.

— Отнюдь, отнюдь! — запротестовал Рыбаков. — Вот реабилитируете вы сто, двести, триста тысяч. Какой эффект будет? Однозначный. Будут говорить, что все, кто там сидел, ни в чем не виноваты. Все! И уголовники, и шпионы, и изменники, потому что суд был неправый и режим тоталитарный. Вы не можете этого не понимать. Значит, хотите именно этого исхода. Я догадываюсь зачем. И сочувствую. Но к истине результаты вашей работы никакого отношения иметь не будут. Это чистая политика. Я готов помочь в ее реализации.

— Да что там реабилитация, — разошелся Рыбаков. — Вот вы с Фалиным вместе выясняете, кто расстрелял поляков в Катыни, были ли секретные протоколы Молотова — Риббентропа. Неужели не представляете себе последствий? Вы что думаете, что латышам и эстонцам всерьез интересно, был ли протокол? Отде­литься они от нас хотят. Протокол — это лишь предлог. То же с Катынью. Не хотят быть поляки с нами союзниками, решили опять идти против России. С Наполеоном ли, с Бушем ли, но хотят. Всегда хотели, всегда врагами нашими были. Вот вам вся историческая и политическая правда. Другие страны в таких случаях просто архив не открывают. И все. Крышка! Никаких объяснений до лучших времен. Но наш ЦК не так поступает. Это что — сдуру или по умыслу? Если по умыслу, тогда в чем умысел? В отличие от реабилитации, тут политического навара в интересах перестройки я углядеть не могу. Впрочем, может быть, мне и не дано проникнуть в глубину замысла нашего руководства. Извините. В общем, я был бы очень признателен вам, Александр Яковлевич, если бы вы еще раз позвонили главному редактору.

— Хорошо, — вздохнул Тыковлев, — я позвоню. Но и вы проявляйте, пожалуйста, больше гибкости. Кончайте, наконец, диктовать и базарить, — внезапно вскипел он. — Хватит!

После того как за Рыбаковым захлопнулась дверь, Тыковлев некоторое время нервно ходил по своему просторному кабинету. Приказал принести чай, но пить его не стал. Достал из ящика стола письмо Паттерсона, полученное вчера на приеме от американского посла. Перечитал еще раз. Задумался. Письмо было хорошее, дружеское. Поздравлял американец с успехами во внешней политике, восхищался смелостью Горбачева, говорил о меняющемся на глазах облике Советского Союза, о готовности Вашингтона отказаться от образа врага, пере­строить НАТО, о том, с каким нетерпением ждут каждой новой речи Генерального секретаря ЦК КПСС. Намек был толстый. Паттерсон знал, кто готовит эти речи. Тыковлев самодовольно улыбнулся.

— Надо бы разослать это письмо по Политбюро, — подумал он. — Пусть товарищи почитают.

Но вспомнил, что уже думал об этом, и не решился. Что-то мешало... Ах, да. Это вот: “С интересом слежу за Вашей работой в комиссии по реабилитации жертв репрессий. Не открою большого секрета, сказав, что масштаб и успех работы этой комиссии для многих является лакмусовой бумажкой искренности намерений нового советского лидера и его команды. Открытость по таким вопросам, как Катынь, пакт Сталина с Гитлером 1939 года, обеспечат Советскому Союзу уважение и почетное место в сообществе демократических государств. Вы знаете, Александр, что Ваши намерения войти в этот клуб встретят тем большую поддержку, чем решительнее реформы в Вашей стране будут направляться на утверждение демократии, прав человека, разрыв с тоталитарным прошлым”.