Журнал Наш Современник 2006 #7
Шрифт:
Я помню, как, вернувшись из Грозного перед первой чеченской войной, куда Старовойтова ездила как “военный советник” президента Ельцина, она восхищенно в телеэкран восклицала: “Восточные мужчины такие галантные…”. Имея в виду, надо полагать, “галантность” генерала Дудаева… И более — никаких иных впечатлений…
А за несколько лет до этого “значительная личность” кричала с парламентской трибуны в Ереване: “Армяне! Карабах — ваш!” Восторженно откликнувшиеся на это “народные избранники” выдвинули Старовойтову депутатом в Москву, вершить судьбу уже не Армении и Карабаха — России…
Видела ли она, спустя недолго
…Из раскрытой двери военного вертолета черноволосый офицер достает еще не окоченевшее тело мертвого пятилетнего армянского мальчика, затем — тело мертвого азербайджанского, прижимается, рыдая, сначала к одной, потом к другой детской мертвой щеке, передает стоящему рядом офицеру, протягивает руки за следующим мертвым ребенком…
Более десяти лет назад увидела я эту сцену на телеэкране, она и по сей день у меня в глазах и сердце.
Видела ли Галя Старовойтова этот телерепортаж, осталась ли довольна результативностью своих выступлений с высокой трибуны? А затем — доставили ли ей радость и удовлетворение телерепортажи с чеченских полей сражений, была ли она горда, что русская, чеченская, иная ни в чем не повинная кровь льется и там по приказу галантного восточного генерала?..
Конечно: “De mortuis aut bene aut nihil” — “O мертвых — либо хорошо, либо никак”. Мертва Старовойтова, мертв Дудаев, мертвы многие, посеявшие ветер, перешедший в бурю, разметавшую Россию… Всё так. Они мертвы, хотя надеялись, что посеянный ими ветер, ураган обойдет их стороной, разметав, уничтожив, осиротив, обездолив других, многих. Однако их деяние бумерангом ударило и по ним. Увы, от этого не легче: совершенного не обратить, не воскресить тысяч невинно убиенных.
“Сеятели ветра” обычно возражают, что, мол, собственно, ныне ничего и не произошло из ряда вон выходящего: Россию всегда сотрясали бунты, революции, войны. Конечно, как и все прочие страны. Только прежде у войны, у революции был тыл, оставалось и так называемое “мирное население”, “простые люди”, кого воюющие стороны впрямую не трогали. Теперь нет тыла и нет ни у кого защиты. В дружном “советском прошлом” “уличных” политических убийств (не инициированных властью) практически не было. Ну а бытовых тяжких преступлений совершалось также неизмеримо меньше. В уголовном кодексе оставалась смертная казнь, приговоры приводились в исполнение… Да и не только поэтому.
Во время войны я училась в автозаводском техникуме при автозаводе имени Сталина. Начиная со второго семестра первого курса (это были 1942, 1943 годы) у нас проходили “производственные практики”. В механических, сборочных, термических цехах завода, продолжаясь по месяцу, а потом и по два. Обретя рабочее умение там, где нас ставили работать, мы, как и обычные кадровые рабочие, работали так же в три смены: дневную, вечернюю, ночную. ЗИС выпускал не только грузовики, но и оружие, рабочие руки были нужны, рабочих не хватало.
После ночной смены, чтобы не ждать трамвая, не мерзнуть на остановке — трамваи начинали ходить позже, — я шла пешком через всю темную ночную военную Москву. С окраины, с Автозаводской улицы — в центр, домой, на улицу Коминтерна, теперь вернувшую себе исконное название — Воздвиженка. К моему приходу отец успевал протопить буржуйку, вскипятить на ней чай и согреть
Так вот: попробуйте ныне пройтись по ночной Москве!.. А мы ходили, не думая, не опасаясь. И никто нас не насиловал, не грабил и не убивал. Голодали, мерзли, одевались в рванье. Вши были у всех — у детей и у взрослых. Тяжко жилось, иногда казалось, непереносимо. Терпели. Вытерпели.
Воры, грабители, убийцы, доступные женщины существовали всегда. И тогда тоже. Только психическое состояние общества, даже самых его низов, было, сохранялось в те поры еще иным, нежели ныне. Сохранялись традиционные представления о необходимости труда, о доброте; сочувствие и жалость к слабому, старому, малому, неимущему.
Той части общества, из которой всегда выходили любители “легкой жизни”, еще не было внушено заинтересованными в том лицами — аккуратно, умело, настойчиво, — что именно эта, преступная часть общества, собственно, и есть элита, центр, главная мозговая, пусть тайная, сокрытая, движущая энергия этого общества. Не было еще внушено всем и каждому чувство ненаказуемости за преступления. Безнаказанности, неподсудности истинного преступника, ибо все продается и покупается, ибо нет чести и стыда. Ныне это свершилось.
Более того, родившийся в последнее десятилетие ушедшего века демагогический вопль разных международных общественных организаций о “правах человека” возникает лишь в тех случаях, когда некоей части “мирового сообщества” необходимо выгородить, увести от кары именно преступника: террориста, бандита, насильника. Аргумент: и у негодяев имеются “права человека”. Тому, увы, бесконечное количество примеров.
У прочих же, обычных, ничем не запятнанных “человеков” никаких таких прав как бы и нет. Покуда эти “человеки” серой своей рядовой массой тихо трудятся и тихо ведут свой ничем не замечательный образ жизни, у “мирового демократического сообщества” повода о них вспоминать нет. А когда “человеков” начинают лишать жизни, имущества, Отечества и “образа поведения” как раз именно те, кому ныне “права человека” гарантированы, то “демократическая общественность” этого не замечает. Напротив, защищает “элиту” — убийц, растлителей, разрушителей: вдруг у неё отберут “права человека”… Создаётся впечатление, что в недалёком будущем завершится, наконец “естественный отбор” и на пространствах “цивилизованных государств” останутся лишь те самые, с “правами человека”. Ну и, конечно, ещё клонированные рабы, производящие то, что необходимо для красивой жизни “правоимущих”.
…Нас, “российских недотеп”, теперь ничем не удивишь. Содеялось скучной обыденкой: доступные девочки вдоль шоссе; кого-то где-то воруют, берут в заложники, держат, получают деньги, лихо, красиво тратят, опять воруют кого-то, под кого-то ложатся, получают деньги, тратят… Ну, убивают кого-то, кто-то от болезней греховных гниет — что с того? Всяко бывает. Никого уже ничем подобным не удивишь, слезу сочувствия либо возглас ужаса, раскаяния не выжмешь…
И не придет уже Мессия, не воскликнет отрезвляюще, призывая к разуму: “Люди! Земляне! Опомнитесь! Разве можно так жить?”