Журнал Наш Современник 2006 #7
Шрифт:
Может, ядерная война вразумит, остановит? Близко уже грядущая?
…И ещё сообщение. Оказывается, Галина Старовойтова признавалась, что ее давняя голубая мечта — однажды проснуться в северной деревне от шума начавшегося ледохода.
Что ж, такая возможность у нее, равно как и у каждого из родившихся в России в середине, начале, последней трети века ушедшего, была. Вполне комфортная по тем временам, даже неплохо оплачиваемая возможность.
Но это была бы иная судьба.
А я этой возможностью, постаравшись, воспользовалась. И этим счастлива.
3. Вот картинка, одна
“…Пьяно пахнет талым снегом, мокрой землей. Ах, как ходит над тайгою знобкий пьяный ветер, клонит, треплет головы почерневшим за зиму, просыпающимся соснам и пихтам, рвёт с них слежавшийся мокрый снег. Всё пьяно, всё сыро, всё проснулось, не молчит — и общие звуки эти, не смолкая ни на минуту, томят, тревожат, торопят…
Томь несёт сизые грязные льдины, громоздит одна на одну, выталкивает — и, подточив нависший ещё с прошлого ледохода берег, обрушивает его, уносит крошащийся бурым суглинком кусок вместе с кривой пихтой. Так и плывёт стойком, среди сизых льдин, ещё живое, но уже погибшее деревцо. Мокро гудит снег, сползая с незалесенных склонов, ухает взрывом, падая в реку. Томь жадно заплескивает волной на льдину, лижет снег, торопит: “Тай, тай скорее!” И, разбухая от того, что не может вместить всего, что поглотила, вспучивается, выбрасывается на берега, бедокурит, точно перепившая бабёнка: “Ох, держите меня, ох, не могу!” И смотришь, уже идут льдины, неся обломки построек, кубики из-под солярки, мотки троса… А бывает, смятый, словно последняя тряпка, плывёт и человек на льдине…
Гудит Томь, тает снег, развезло зимник. Конец апреля”.
Запись эта относится к тысяча девятьсот пятьдесят шестому году. Сделала я её с натуры, когда жила на Томи, в строительном посёлке Топчул. Строилась там железная дорога Сталинск — Абакан (в нынешнем прочтении Новокузнецк — Абакан). Это была моя первая журналистская командировка в те благословенные, прекраснейшие веси. Начало новой, после работы на заводе, профессиональной жизни. Повторюсь: непростой, негладкой, трудной — и бесконечно счастливой, интересной жизни.
Была тогда я почти на пятьдесят лет моложе, потому и написана картинка с молодым темпераментом. Нынче я то же самое изобразила бы менее цветисто. Впрочем, конечно, в тех краях, где некогда ходили мои ноги, уже всё иное. Иное время, иные пейзажи.
Несколько лет назад меня поразило сообщение в СМИ, что реки и речушки на Сахалине захламлены брошенными старыми машинами!.. Думаю, и Томь, увы, сия беда не миновала…
Словно бы это не родная, любимая, на долгие лета тебе, твоим детям и внукам назначенная земля, а старый двор ненавистного, умершего наконец соседа. Что ж, для тех, кто сейчас на сибирских и других русских просторах переживает “новые времена”, скорее всего всё так и есть…
Ну а я ещё застала, помню сибирские реки, большие и малые, где мой конь, наклонившись, втягивал, хлюпая, воду, пил. И я, свесившись с седла, зачерпывала текучую влагу, пила. Чистые ещё тогда в Сибири были реки.
Прожив жизнь так, как мне того хотелось, я могла бы ещё успеть откусить и от иного, многими и поныне алкомого пирога. Одиннадцать лет назад, в 1989 году, меня выдвинули кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР.
За депутатский
Съездив единожды на встречу с избирателями в город Серпухов, я больше ни на какие встречи не стала ездить сама. Ездила милая дама, “доверенное лицо”, оправдывавшая моё неприсутствие на встречах моей болезнью. В какой-то степени это было правдой: я поболела, как обычно зимой, гриппом. Но дело заключалось не в этом: увидев приёмы, коими будущий вечный депутат пробивался к успеху, я сообразила, что подобное мне не подходит. Оглядываясь назад, удовлетворенно подтверждаю: была права. Не моя это стезя.
И ещё воспоминание к “теме”…
В тысяча девятьсот девяностом году, на пятый год “перестройки”, меня пригласили в Сицилию, в Палермо, на женский международный симпозиум. У нас на телевидении тогда с успехом шёл сериал “Спрут”, где демонстрировались зверства знаменитой сицилийской мафии…
И вот что я записала 9 марта 1990 года в Палермо:
“…Десять минут назад мне было подарено “палермское впечатление”. Я стояла утром, ожидая своего переводчика, неподалеку от гостиницы, разглядывала живую ещё морскую рыбу на каменном прилавке, выложенную для продажи, на свежие овощи на прилавке рядом — их в эту пору у нас и в Крыму не увидишь. По переулку проехали на мотоциклах несколько молодых парней. Потом кто-то из них оказался рядом со мной, у овощного прилавка. И вдруг раздался крик — такого я ещё не слышала. Толстый невысокий мужчина с круглым лицом согнулся, орал, а эти парни его убивали. Я быстренько пошла на нетвердых ногах к гостинице. Когда спустя полчаса мы с переводчиком шли туда, где должна была состояться конференция, то в переулке снова было людно, на том месте, где человека убивали, где текла кровь, — чисто… “Мафия отношения выясняла”, — пояснил спокойно переводчик…”.
Тогда меня это поразило. Спустя сутки — казалось сном. Ну а нынче? СМИ едва ли не каждую неделю показывают на улицах наших городов убитых рядовых и не рядовых граждан страны, “вырвавшейся, наконец, из-за “железного занавеса” в цивилизованный мир, где торжествует демократия”. Фраза эта в тех же СМИ стала, согласитесь, привычной.
“Змея не замечает, что она кривая. Станешь выпрямлять — ужалит”. Это в Хакасии, в улусе на реке Тёя — что значит “узелок” по-хакасски, — я услышала сей афоризм. В первую мою поездку-командировку в Сибирь в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году. Согласитесь: точно и мудро.
Змея не замечает, что она кривая… Мир не осознаёт, что совершается нынче в нём ежедневно, буднично, страшно…
“Если, допустим, сразу войти в залу жёлтого дома на какой-нибудь вечер безумных, вы, не зная, не поймете этого… Как будто и ничего. А они все безумцы…”.
Недавно какой-то старик пытался сжечь себя на Лобном месте, перед этим курды жгли себя напротив Госдумы. Почему? Зачем? И почему община этих курдов должна проживать под Ярославлем, в бывших пионерских лагерях, а изгнанные из “независимых республик” русские семьи бомжуют на вокзалах?