Журнал Наш Современник №3 (2003)
Шрифт:
............У каждого
Внутри сжатая пружина, которая, распрямляясь,
Толкает вперед, в яростный поток жизни.
Теперь самое время вернуться к социологическим обобщениям. “Анархист и бунтарь... в душе каждого американца”, — свидетельствует М. Лернер. Он выводит это из американской истории: “Политическая мысль Америки формировалась на фоне бунта против британского владычества”.
Обнаруживаются и другие истоки американского непокорства. Дух фронтира (переводчик, демонстрируя тонкое понимание, не написал по-русски “границы”, ибо фронтир — не просто граница, но особое явление американской жизни). Религиозные корни: первопоселенцы были церковными диссидентами. Трудное и опасное
С мрачным фанатизмом удивительным образом сочетается стремление к освоению новых земель, а если повезет, то и к захвату чужих богатств. “Человек Новой Англии — это смесь пуританина и флибустьера”, — цитирует Лернер удачную формулу своего коллеги.
Особо следует сказать об индивидуализме. Это слово, понятие, явление — центральное в истории и жизни Соединенных Штатов. “Америка — это место, где индивидуализм и самодостаточность достигли своего пика, но продолжают развиваться”, — с гордостью провозглашает современный американский писатель Пол Гринберг (“Еврейская газета”, № 24—25, 2002).
Индивидуализм не просто “развивается” — он позволяет наращивать невиданную в мире мощь, покорять страны и целые континенты. “...Свобода, капитализм и индивидуализм, объединившись, обеспечили успех американского эксперимента”, — таков вывод Лернера. Поскольку для американца свобода и капитализм являются производными от индивидуализма, то предложенная формула звучит как триумфальное трехкратное повторение одного слова: индивидуализм, индивидуализм, индивидуализм.
В переводе на бытовой язык: “Я самый главный”. Именно такое заклинание американских ребятишек заставляют повторять в школе**. Русский эмигрант, обнаруживший, что телевидение пропагандирует это как “хороший воспитательный пример”, с изумлением вопрошает: “Но что это значит? Раз я самый главный, то я лучше тебя и лучше всех других!” (Записки о Западе. Выпуск 32).
Наивный вопрос! Что бы ответили на него герои Лондона и Драйзера, уподоблявшие себя Солнцу, вокруг которого все должны вращаться? Они не просто декларировали свое превосходство, но, напрягая силы, до последнего сражались с целым светом, чтобы заставить признать их победителями.
Рискуя показаться банальным, скажу, что этот дух борьбы, готовность к схватке являются движущей силой американского общества. Впрочем, мы, русские, потому и отмахиваемся от такого утверждения как от банальности, что, сто раз слыша о пресловутой “борьбе всех против всех”, по счастью, нечасто лично сталкиваемся с ее проявлениями. Спасительное в общем-то неведение оказалось гибельным, когда советско-американское противостояние переместилось на территорию Советского Союза. Многие радовались наступлению американизма, не понимая, что это Фрэнк Каупервуд (или Джордж Сорос) пришли к нам, чтобы диктовать свои законы.
Цепкая энергия западного человека, концентрированная устремленность и ненависть — та самая ненависть, из которой, по слову Генри Адамса, истинный американец черпает радость, — большинству советских людей были знакомы разве что по репортажам со спортивных площадок. Помните рефрен комментаторов эпохи 70-х: “Профессионалы сражаются до конца”?
Действительно, сколько раз победу у наших спортсменов (в хоккее, в футболе) уводили на последних минутах и даже секундах матча. “Сражаются до конца”. И не только в спорте!..
По сути, Запад навязал миру тотальную борьбу на всех полях, во всех сферах человеческой деятельности. В производстве, в науке, в гонке вооружений, в культуре, в соревновании систем, где смертельно опасно уступить по любому показателю — уровню жизни, дизайну автомобилей, покрою одежды и тысяче других параметров. Запад навязал миру не только борьбу — и д е о л о г и ю б о р ь б ы. Представление
Великий исследователь западной цивилизации Арнольд Тойнби в работах “Мир и Запад”, “Цивилизация перед судом истории”* показал, как мир втягивался в безудержную, абсолютно нерациональную и прямо — губительную (сейчас, в эпоху истощения природных ресурсов, это особенно очевидно) гонку прогресса — только бы не отстать от Запада. Ибо отставание означало порабощение и гибель.
Показательно, о том же — по-писательски наивно и глубоко — высказался Федор Абрамов. Тогда в СССР знать не знали о борьбе цивилизаций. Но автору “Пряслиных” достаточно было взглянуть на Америку, и в его дорожном блокноте появилась запись: “Великое открытие (мое!). Социализм в его действительно гуманном виде невозможен до тех пор, пока существует капитализм. Почему? Капитализм — общество предельного практицизма и рационализма. И чтобы выжить, социализм должен следовать тем же закономерностям. Иначе он прогорит”.
Уж не знаю, что имел в виду писатель под социализмом в “его действительно гуманном виде” (представления Абрамова были далеки от официальных). Но он верно уловил суть: пока существует западный капитализм, любое общество, основанное на и н ы х принципах (гармонизации человеческих отношений, духовного совершенствования), обречено. Оно п р о г о р и т, выдохнется в гонке, навязанной Западом.
— Помилуйте! — могут возразить мне. — Вы пугаете инфернальным образом Запада, между тем реальный Запад совсем не таков! Поглядите на тех же американцев — где вы отыщете среди них Иденов и Каупервудов? Почитайте хотя бы заметки нашего бывшего соотечественника, профессора Марка Зальцберга “Good bye, America!”. Перебираясь на жительство в Штаты, он думал встретить героев Лондона и Драйзера, которыми восхищался. И что же обнаружил? “Треть населения страны — обжоры. Их вес минимум на 50 процентов превышает нормальный. Толстяки весом от 150 до 300 кг ходят по улицам толпами. Они не влезают в нормальные двери, кресла и больничные койки. Они болеют во много раз чаще, чем нормальные люди. Лечить их практически невозможно, очень дорого и бесполезно”.
Зальцберг вопрошает: “Куда делся американский герой — стойкий, работящий индивидуалист, надеющийся только на себя? Герой, до изнеможения работающий и знающий, что выживает сильнейший! Ведь именно эти люди создали самую богатую и мощную страну в мире... Увы, герои Джека Лондона, да и он сам, утекли в социальную дыру” (“Независимая газета”, 28.08.2002).
Что же, к этому любопытному свидетельству я мог бы присовокупить наблюдения автора, оценивающего происходящее в Америке совершенно с иных позиций. Выдающийся современный русский мыслитель Александр Панарин отнюдь не заражен романтическим американизмом. Тем показательнее почти дословные совпадения в инвективах Панарина и Зальцберга. “Плодить титанов, — иронизирует Панарин, — такая культура не в состоянии. Не случайно американский роман, еще в начале века повествующий о титанах, в том числе в области предпринимательства (см. одноименный роман Т. Драйзера), ныне с социологической скрупулезностью описывает клерков и менеджеров. Кто такой менеджер?”.
Если Зальцберг видит опасность в чрезмерной “социализации” традиционно индивидуалистической Америки, наступлении на ее идеалы “снизу” — со стороны “низших” классов и народов, то Панарин усматривает ее в прямо противоположном — отказе правящего слоя от большого социального проекта эпохи модерна и торжестве “экономического человека” с его мелкой корыстью. “Экономический человек” сегодня готов кастрировать национальную культуру, тщательно выбраковывая все то, в чем он подозревает некоммерческое воодушевление и мужество самоотдачи” (Панарин А. Искушение глобализацией. М., 2001).