Журнал Наш Современник №4 (2001)
Шрифт:
Время это руководителем “Союза казаков-фронтовиков” и редактором журнала “Казакия” Павлом Кудиновым было потрачено не столько на отстаивание интересов польского правительства, сколько на выяснение отношений, препирательства и грызню с редактором журнала “Вольное казачество” Билым, к неудовольствию польских хозяев, поскольку оба журнала выходили на их деньги.
Терпение хозяев быстро кончалось. “В декабре месяце 1936 года, — рассказывает Кудинов , — группа руководящего кадра созвала без моего ведома собрание, на котором постановили отстранить меня от занимаемой должности”, а Кудинов в ответ опубликовал в журнале заявление о том, что “распускает правление, а в дирекцию полиции заявил о закрытии журнала “Казакия”.
Уже в следующем, 1937 году, Кудинов начинает издавать новый журнал — “Вольный Дон”, на сей раз
В советское представительство он обращался с просьбой помочь семье донского казака Георгия Зотовича Епихина, который умер в Болгарии, получить оставшееся после него имущество. “Оказалось, что секретарь знал мою фамилию, и у меня зашел с ним разговор о казачьих организациях. Я ему ответил, что в этих организациях я в настоящее время не состою. Потом секретарь предложил мне встретиться с ним в одном отеле на ул[ице] Лече вечером того же дня”.
Результатом этой встречи было то, что “этим же вечером он дал мне 5000 левов”, и Кудинов согласился издавать журнал “Вольный Дон”, который бы помогал отстаивать просоветские интересы в среде казачества. “В условное число я вторично встретился с тем же человеком. Разговаривали о казачьих организациях, и он мне предложил дать описание вольного казачества. При этом секретарь дал мне 10 000 левов. Я остался в Софии на несколько дней и описал в подробностях возникновение и развитие вольного казаческого движения. Это описание я передал ему в фойе кинотеатра... В дальнейшем я информировал секретаря о деятельности всех известных мне организаций. Когда начал издавать журнал, по одному экземпляру передавал ему. Встречи с секретарем продолжались до августа 1938 года, всего было 8 или 9 встреч”. В августе 1938 года на условленном месте, ожидая встречи с секретарем, Павел Кудинов был арестован болгарской полицией.
В Музее-заповеднике М. А. Шолохова в Вешенской хранится переданный в музей вдовой Константина Приймы рукописный текст Павла Кудинова, который называется “История моего ареста в Болгарии”, помеченный числом: “2 августа”. Текст обозначен как “роман — историческая повесть”. Начинается этот текст так:
“В предместье города Софии — столице Болгарии, в градине “Овче Купель”, “Баня “Овче Купель”, в 3 часа дня, когда по установленному административной властью порядку открываются бани, внезапным налетом трех тайных агентов, из числа которых один был русский эмигрант, от партии черных реакционеров — душегубов-помещиков, я был арестован самым грубым и беспощадным способом”. Эти “тайные агенты” “под угрозой взведенных на курок револьверов” доставили его в дирекцию полиции. Кудинов описывает “необычайный восторг, бодрое движение и светящиеся от удовольствия лица... Все эти люди (около десятка), блюстители державной сигурнести, глядели на меня с таким диким любопытством, точно толпа разъяренного русского люда на Степана Разина, привезенного в Москву для казни”.
Еще бы! Задержать казачьего полковника (а к этому времени руководство Донской армии в эмиграции присвоило Кудинову чин полковника), прославленного руководителя Верхнедонского восстания, вчерашнего председателя “Союза казаков-националистов в Болгарии” на явке с русским шпионом!
На допросах в “СМЕРШ” Кудинов подробно рассказывал о своих контактах с советским посольством в Болгарии (а точнее, с советской разведкой):
“В русской легации, — пишет Кудинов, — я был принят секретарем Яковлевым, который был внимателен, а по наружности своей типичный рус-славянин”. И далее следуют чрезвычайно примечательные слова: “Как бы ни старалась помещичья азартная пропаганда и нечестная пресса отгородить свободолюбивых казаков подальше от Родины, вызвать непримиримую ненависть и злобу к людям, живущим там, на родине и своей вульгарной пошлостью убить чувство общности и современное мировоззрение, все же при этой случайной встрече родственная кровь и долгая разлука с родной землей растопили братскую ненависть, и вопреки того, что мы имели различную идеологическую веру в совершенство жизни людей, почувствовали духовную близость, одну и ту же отечественную потребность...”.
Контакты с работниками советского посольства, а точнее, советской разведки, дорого обошлись Павлу Кудинову. Его арестовали, судили, а после отбытия наказания выдворили из Болгарии.
Позже, в обширной “Просьбе
В августе м-це 1938 года я был арестован. В следственном процессе, который продолжался десять дней, никакой виновности, вредящей Болгарии, установлено не было, но связь с Советским посольством была неопровержима. Наряду со следствием против меня ополчились генерал Абрамов, вся его, скрипящая зубами, гладиатура. Я был интернирован, а потом, по постановлению дирекции полиции, был изгнан за пределы Болгарии сроком на пять лет, с паспортом”.
После долгих мытарств — в Турции, в Румынии, где он также сидел в тюрьме как советский агент, о чем подробно описано в материалах “Дела”, перед началом Второй мировой войны Кудинову все-таки удалось вернуться в Болгарию, оставаясь под полицейском надзором, — с тем чтобы в конце войны быть арестованным советской военной контрразведкой.
В Софии, в документе охранки, в “Списке просоветских эмигрантов” значится Павел Кудинов. Советский историк Р. Г. Аблова в своем исследовании, ссылаясь на архивы Болгарии, пишет: “За деятельность по разложению русской и казачьей эмиграции в Софии, за коммунистическую агитацию и издание прогрессивного журнала Павел Назарьевич Кудинов высылался из Болгарии”.
Последний круг ада
9 сентября 1944 года в Болгарии пал профашистский режим и войска советской армии-освободительницы вступили в освобожденную от фашистов страну. Можно себе представить радость Павла Кудинова, когда русские войска пришли наконец в его ставшие родными места. И — потрясение, когда сразу после этого он был арестован вновь, уже не болгарами, служившими Гитлеру, а русскими, которых он так долго ждал.
Особенно глубоким его потрясение было потому, что, как он объяснял впоследствии, к его аресту привело то самое письмо к землякам, написанное им в 1922 году, которое напечатано в вешенских “Известиях”.
Об обстоятельствах своего ареста П. Кудинов рассказывал так: “При проходе Красной Армии через Михайлов-град на Белград пришли к нему офицеры НКВД, предъявили соответствующий документ и говорят: Вы — Павел Назарьевич Кудинов? — Я. — Это вы писали в 22 году в газету, как вы прозрели и как вы теперь уважаете русский народ и прочее? Хватит прикидываться, дубина. Собирайся, поехали”.
Хочу подчеркнуть, что на всем протяжении следствия — Кудинов ни разу не упомянул Шолохова, ни разу не сослался на то, что он — один из героев “Тихого Дона”, проявляя величайшую деликатность и заботу о том, чтобы не нанести вреда писателю. Имя Шолохова в устах Кудинова впервые прозвучало только после его освобождения. Об этом так же, как и об обстоятельствах ареста, его пребывания в лагере и освобождения, мы узнали от человека, который познакомился с ним в лагере и позже состоял в переписке. Мы провели с ним обстоятельную беседу, записав ее на магнитофон и получив ксерокопии и частично оригиналы ряда писем П. Н. Кудинова. Этот человек — Григорий Юрьевич Набойщиков — ныне учитель истории в одной из петербургских школ, журналист и краевед, а в прошлом — офицер внутренних войск НКВД.