Журнал Наш Современник №4 (2003)
Шрифт:
Сегодня убил первого русского. Он кричал. Я ему все обрезал. Пусть его Бог теперь все приделает...
Денег не привезли. Еда нет. Шамиль злой. Нада больше убивать.
Меняли трупы русских на боезапас. Взяли патрона и гранаты. Мало.
Сайхан ругался. Русские разбили село. В дом попал снаряд. Много пропало добра. У него было много. Взял в Грозном у русских. Все пропало.
Нас воевал спецназ. Еле ушли...
Ночью
Мы привели эти дневники, чтобы показать, в руках каких выродков оказались преданные своими командирами восемнадцатилетние русские мальчики.
Сто дней плена...
С 13 февраля по 23 мая...
“Женя три с половиной месяца находился в плену, — рассказывает Любовь Васильевна Родионова. — Я знаю, он ждал, он надеялся, что его не оставят, его просто не могут оставить, что его освободят и что все это кончится, только он оказался никому не нужен. К сожалению, не он один. Плен испокон веков считался самым страшным, что может случиться с человеком. Плен — это неволя, это издевательства. Жизнь показала, что чеченский плен — это самое страшное, самое нечеловеческое, изуверское, что вообще может быть на свете”.
Любовь Васильевна перебирает события короткой жизни сына и как бы пытается различить то, что отличало Евгения от других сверстников.
Она рассказывает о чувстве опасности, которое не покидало ее долгое время после того, как родился Евгений. Потом все забылось, и вспомнилось через девятнадцать лет.
Она рассказывает, что хотя и рос мальчик здоровым и крепким, но он долго не начинал ходить, и, забеспокоившись, Любовь Васильевна решила его крестить. Через месяц после этого Евгений пошел, пошел твердо, уверенно, не спеша.
Удивляла и его наблюдательность. Евгений обращал внимание на то, на что никогда никто не обратил бы внимания.
“Я помню, — говорит Любовь Васильевна, — я взяла его с собой в лес, было жаркое хорошее лето. Лес у нас рядом. Он стоял на тропинке среди высокого папоротника. Я спряталась и думала, что сейчас он начнет меня искать, проявит какое-то беспокойство. Тишина. Потом я выглянула и с удивлением обнаружила, что мой ребенок даже забыл, что рядом мама, — он так увлеченно разглядывал папоротник, по которому ползали разные букашечки, и с такой радостью на все это смотрел; и потом, по жизни, каждую травинку он как-то видел особенно. Мне это не дано. Я могу идти по тропинке и машинально срывать растущую на обочине траву, листики, веточки, не замечая этого. Он никогда этого не делал, всегда говорил: “Мама, тебе руки надо завязать”.
Очень скоро Любовь Васильевна обнаружила, что, при всей тихости, незаметности, сын обладает достаточно твердым характером.
В одиннадцать лет он вернулся с летних каникул с крестиком на шее.
— Женя, что это? — спросила Любовь Васильевна.
— Это крестик. Я ходил с бабушкой в церковь перед школой, так что причастился, исповедался, и это мне дали.
— Женя, сними, ты что, над тобой будут смеяться.
Сын промолчал, но крестика не снял.
Не снял он креста и тогда, когда его истязали озверевшие чеченские бандиты.
Руслан Хайхороев потребовал,
Евгений отказался снять крест, и озверевший Хайхороев отпилил ему голову.
Случилось это на сотый день плена Евгения, 23 мая 1996 года.
Иногда, когда заходит разговор о новом мученике за Христа воине Евгении, приходится слышать: дескать, Ельцин, разумеется.., чеченцы — звери... Но зачем, спрашивается, Евгений Родионов пожертвовал своей молодой жизнью, чего он добился этим, что хотел доказать? Может быть, разумнее было бы пойти на компромисс?
Эти рассуждения свидетельствуют только о болезни, поразившей наше общество, о том духовном опустошении, которое вызывает она в людях, когда самые главные вопросы национальной жизни — смысла ее — оказываются неосмысленными, ненужными.
Во-первых, ничего бы не достиг Евгений Родионов, совершив преда-тельство.
Ну, а во-вторых — и это самое главное! — совершенный подвиг никогда не бывает напрасным... Может быть, никто — ни генералы, ни подразделения прекрасно обученного спецназа не сделали на этой войне для России больше, чем солдат Евгений Родионов...
Его предало московское правительство, пославшее необученных мальчишек на эту войну.
Его предали нерадивые командиры, пославшие его прямо в руки чеченских бандитов.
Он не предал никого.
И это самое простое и самое необходимое, что нужно понять нам. Мы не можем предавать Родину. Это как самая главная буква азбуки, без которой нам не записать ничего... И этому Евгений Родионов и учит всех нас...
Он переступил и через свой страх, и через свои обиды и одержал победу, которая дается труднее всего... Он одержал победу, которую должен одержать в себе каждый человек, если желает спасения и своей Родины, и своего собственного...
Девятнадцатилетний Евгений Родионов прошел через немыслимые мучения, но не отрекся от православной веры, а утвердил ее своей мученической кончиной. Он доказал, что еще живо православие, что еще и сейчас, после стольких десятилетий свирепого атеизма, после стольких лет безудержного демократического разврата, способна Россия, как и в прежние времена, рождать исповедников и мучеников за Христа, и значит, она непобедима, как бы ни предавали ее...
В тот день, 23 мая, когда Руслан Хайхороев вершил свое черное дело, Евгению исполнилось девятнадцать лет. На день рождения чеченец Хайхороев и отрезал голову несдавшемуся пленнику. Это — какая изуверски страшная задумка! — был его подарок...
Но, как известно, Бог поругаем не бывает...
Хайхороев не знал, что в 1996 году 23 мая выпало на Вознесение Господне.
6
А мать Евгения — Любовь Васильевна Родионова продолжала свое восхождение кругами чеченского ада...
“Я приехала туда зимой, в зимнем пальто и сапогах... Наступило лето... А мне надеть нечего... Я ведь не могла поехать домой, переодеться... И я не одна была такая... Таких матерей много было тогда в Чечне... О нас как о людях там не думали не только боевики, но и наши... Никто не спросил: ну как ты там, мать?.. Как ты живешь там?..”