Журнал Наш Современник №8 (2001)
Шрифт:
— Знаешь, о чем говорят мусорные свалки у военных гарнизонов? — спросил своего спутника, орнитолога из Москвы Ивана Шевчука, эколог-энтузиаст из Мурманска Федор Касьянов.
— О бескультурье и полном неуважении к экологии, — ответил тот, поправляя лямки рюкзака.
— Ну, не только, — улыбнулся Федор. — Это визитная карточка гарнизона. По мусорке можно узнать, что за часть тут поживает, чем она занимается и какую миссию выполняет на нашей грешной земле, как кормят солдат. Видишь, валяются полуржавые банки из-под консервированной гречневой каши, а те вот,
— Мрак, — буркнул в ответ обескураженный орнитолог. И добавил: — Заставить бы командиров убрать все это.
— О, святая наивность! — засмеялся Касьянов. — Да если военные станут убирать все, что они нагадили на Кольском полуострове, то армию придется не сокращать, а, наоборот, увеличивать раза в два. Ты бы видел, что они оставили после себя на полуострове Рыбачий. Где-то слышал, что всего по Кольскому полуострову таких, оскверненных военным ведомством, земель наберется не одна сотня гектаров.
Путешественники пересекли небольшую балку и стали подниматься к контрольно-пропускному пункту. Федор здесь бывал не раз и поэтому на ходу расстегнул планшетку, стал готовить документы.
Его тронул за плечо Шевчук:
— Смотри! — как-то приглушенно произнес он.
Касьянов поднял глаза.
В стороне от дороги валялся в кустах согнутый в немыслимую синусоиду разноцветный шлагбаум. Крыша караульного помещения чудом держалась на двух ржавых металлических стойках, опираясь тыльной стороной на полуразваленную стенку, в верхней части которой сохранился клочок зеленой краски с надписью: “ВОИН! БУДЬ БДИТЕЛЕН!”. Чуть ниже висела инструкция с образцами пропусков.
За поникшим забором из колючей проволоки, на пропитанной мазутом земле, пугало проемами выбитых окон здание дизельной электростанции. Вокруг него в беспорядке валялись побитые аккумуляторные батареи. Поодаль громоздились брошенныe и разграбленные машины, трактора и даже фюзеляж от самолета... Слева коробило взгляд здание казармы: штукатурка поотваливалась вместе с кирпичом, часть окон выбита и задраена чем Бог послал, в крыше дыры.
— Ты думаешь, здесь живут? — поинтересовался московский гость.
— Во, слышишь? — Федор поднял кверху палец. — Гитара звенит.
И действительно, где-то в утробе казармы сиротливо надрывалась расстроенными струнами гитара.
Путники подошли к входу, осторожно отодвинули висевшую на одной петле дверь. Из темного коридора потянуло устоявшимся запахом солдатских портянок, прокисшей капустой, дешевым табаком и мышиным пометом.
Продвигаясь на звук гитары, опрокинули ведро. Пустые консервные банки со звоном разлетелись в разные стороны. Открылась дверь.
— Кто здесь шастает?— спросил появившийся в коридоре человек.
— Вражьи диверсанты, — пошутил Федор.
— Ну-ну. Десантируйтесь к нашему столу. — Человек посторонился и широким жестом пригласил в помещение.
В напрочь прокуренной комнате сидели на кровати старший лейтенант и прапорщик. Открывший
— Скидывайте прочь свои ранцы и к нашему шалашу, — распорядился майор. — Старлей, освободите кровать гостям. Налейте всем нашего Ќ“озверинчика”, будем знакомиться.
Федор достал из рюкзака припасенную еще в Мурманске бутылку “Столичной” и поставил ее на стол рядом с трехлитровой банкой. На боку последней была приклеена самодельная этикетка с черным черепом и двумя скрещенными костями. По кругу сочным почерком было написано “ОЗВЕРИН”.
— Ченч не глядя, — сказал старший лейтенант. — Вы пьете нашу, мы вашу. Шансы равны, так как и у вас там, на Большой земле, гадость гонят не лучше нашей.
— Ладно, Петрович, ты мужиков не напрягай. У них там гаражный разлив с акцизной маркой, а у нас марка наша, проверенная, выстраданная и вынужденная.
Майор сел на поставленный у стола ящик из-под какой-то аппаратуры и, поочередно поздоровавшись с гостями за руку, представился.
— Командир Богом и начальством забытой роты, гвардии майор Константин Колесников. Это мой тыловик, а это комиссар. — Он хлопнул по плечу сперва прапорщика, затем лейтенанта.
— И что, это вся рота? — спросил удивленно Шевчук.
— Обижаешь Вооруженные Силы России, командир. У нас еще до двух десятков солдат да один контрактник. Вот теперь давайте за знакомство, — майор поднял кружку.
Выпили. Заели бледно-зеленой капустой. Колесников немигающими, слегка навыкате глазами посмотрел сперва на Шевчука, затем на Касьянова, икнул и заговорил, как бы продолжая давно начатый разговор.
— Вы вот свободные гражданские люди. Идете, куда хотите, делаете, что хотите, и поливаете грязью нас, военных. Мы виноваты во всем. Объели, ободрали бедную Россию. Непосильна ей стала ноша военная. Видите ли, вдруг оказалось много для страны дивизий, кораблей, самолетов. Подсчитал кто-то в Москве на своем калькуляторе и давай метлой по живому, и метут, метут, не думая, кромсая и ломая все окрест. Кадровых офицеров — на улицу, к мусорному ящику... Сжигаем лес, не думая о том, что растет он ох как долго.
Майор замолчал, вновь посмотрел на всех внимательно, изучающе и неожиданно предложил:
— Стоп, господа, нарушен кодекс потребления спиртного во вверенном мне гарнизоне. А он таков: между первой и второй пуля не должна успеть пролететь. Наливай, Петрович. Наш второй — традиционный, за армию.
Командир роты занюхал выпитое щепоточкой капусты и продолжал:
— Раньше у нас была настоящая армия. Довольствие по полной программе и всегда вовремя. Личного состава по штату. Топлива согласно наличию техники, а ее девать не знали куда. Простите, в туалет на машинах ездили.