Журнал «Рассказы». Окна погаснут
Шрифт:
И мама мальчика бежит к нему, запускает руки в перчатках в снег, пытается помочь. Но и у нее снежки не лепятся – видно, и правда ну совсем не липучий сегодня. Тогда мама и мальчик играют в догонялки. Ребенок бежит медленно, запинается, валится в сугробы. Тёмка видит, что мальчику смешно, по лицу видит, но звука смеха почему-то нет.
Вообще-то, никогда не было с тех пор, как они переехали – он это сейчас понял, а раньше как-то и не задумывался. Нет и нет – значит, надо так.
Не успел Тёмка осмыслить свое открытие, как небо дважды мигнуло. Странно это было – небо в секунду стало черным, потом вернулось солнце
Вечером он рассказывал о затмении папе, тот хмурился и очень много всего спрашивал: как долго длилось это затмение, совсем ли было не видно солнца, что еще происходило и прочее, прочее. Тёма понял, что папа испугался, и оттого сам испугался тоже.
Они обнимались, успокаивали друг друга, мама пришла и тоже их обоих обнимала, а потом приключилось кое-что необычное. Гул затих. Ночная холодная тишина с непривычки оглушила.
Папа с бледным лицом кинулся в кабинет. Тёма – к окошку. А в окне не было больше ни горки, ни качели, ни старого дерева. Там была какая-то непроглядная, сырая чернота…
Тёма выл, выл и орал во всю глотку, от страха и оттого, что его обманули, и никакого двора нет, и гулять тогда незачем. Варя таскала его на руках и убеждала, что это все понарошку, это все от болезни привиделось.
Вернулся гул, и вернулась ночь за окном, со звездами и туманом, только Тёма не успокаивался. Детское горе вообще настоящее. Он выл и выл и уснул от бессилия.
Макс проснулся рано, как всегда. Без будильника, по привычке. Минут десять тупо сидел на краю дивана, без движения. Голова была пуста и тяжела.
Поплелся лениво в ванную, заставил себя умыться холодной водой. Вода текла желтая. «Фильтр надо менять», – подумал Макс и посмотрел в зеркало. Оттуда на него глянуло изможденное старое лицо в серовато-седой щетине. А глаза впалые и черные – и по природе, и с тоски.
Макс оделся, покурил по обычаю в кухонное оконце.
Вышла Варя. На нее Макс поглядел с опаской и сказал:
– Сегодня давай без происшествий. И так все по швам расползается.
– Ты просто устал.
Варя тронула его за плечо, желая приободрить, но Макс отдернулся и как будто испугался. Варя никак на это не отреагировала, спокойно принялась делать кофе.
– Дальше строить?
– Да, – ответил Макс после очередной жадной затяжки. – Только Лима сначала проведаю.
Не глядя на жену и отказавшись от кофе, он вышел в коридор, обулся и скрылся за дверью.
Привычные декорации подъезда.
Макс стоял на бетонной площадке с перилами и смотрел на лестницу, ведущую вниз. Только он знал, что никакого второго этажа там нет – там хранилище и тупик, утыкающийся в земную твердь. Другая лестница, которая, по легенде (для ребенка, все для ребенка), вела на четвертый этаж, на самом деле вела к лифту и дальше, на поверхность. Лифтом последний месяц Макс не пользовался – механизм стал заедать, а починить руки не доходили. Он и так чинил слишком много – генераторы, серверную, небо, весь крошечный мир.
Их «квартира» уходила вглубь на шесть метров. Пять семьдесят, если точнее. Всего-то два этажа
Ну, Гриша, конечно, был чокнутый. Есть такие параноики – консервы тоннами скупают, запасы делают на случай конца света. Вот такой он и был. После первых же упоминаний о войне принялся бункер рыть под заброшенным полигоном. Вроде как наследство получил да и пустил все на это детище. Ну и с завода, где они работали, много чего натырил. Его бы, наверное, даже посадили, если б не Инвестор…
Вообще-то, многие к строительству подтянулись. А Лим… Лим тогда не строил. Лим считал всю эту свору «строителей бункера по вечерам» долбанутыми. И Макс считал, но все-таки строил. Договорился, что можно будет потом сына приводить, и строил как большой аттракцион. Аттракцион стал жизнью, сына он привел навечно.
Макс поднялся на нулевой уровень, со скрипом открыл тяжелую герметичную дверь и оказался в помещении, которое они с мужиками некогда окрестили отстойником. Уж наверняка писатели-фантасты называли такие вещи покруче или, может, более научно, но Макс-то с мужиками кто – работяги, не до зауми. Может, Лим бы помог назвать более вычурно, Лим не был простым рабочим. Но Лим поначалу не участвовал. Лим вообще думал, что в случае чего сумеет убежать на родину.
В отстойнике размещалась душевая, и Макс помылся, хотя обычно делал это после возвращения с поверхности. Тут же стоял убитый в хлам кухонный стол – старый, советский. На нем пепельница, вполне живая микроволновка, бесконечный завал блоков сигарет (хотя эти заразы подходили к концу, видно придется все-таки бросать).
Макс сел за стол, снова закурил. Он страшно ссутулился – немудрено, весь верхний мир давил ему на плечи. Тревожно было, а в голове пустота. «Нет, – подумал он, – все-таки сраный япошка мог сделать лучше».
Затушил окурок, раздавил его о дно пепельницы в труху и вошел в следующую дверь, сразу за душевой. Здесь висело несколько РЗК желтого цвета и кислородные баллоны. Наверх, к люку, вела лестница. Макс переоделся в защитный костюм, открыл люк и вылез наружу.
Над ним громоздился заброшенный склад, где когда-то хранились материалы для обеспечения полигона. На этом полигоне испытывали технику, которую и сам Макс, и все «строители бункера по вечерам», и еще множество безвестных людей создавали на местном оборонном заводе. Военную технику, в основном самоходки, но было и что поинтересней. Этим «поинтересней» в секретной части предприятия как раз Лим и занимался. Точнее, он это возглавлял.
Путь до места, где сейчас Лим, был не очень близкий – около часа ходьбы в одну сторону. Сразу за границей полигона.
Макс осмотрел склад – просторное помещение с потолком на уровне двухэтажного дома, обшитое металлопрофилем, серое и тусклое. Под ногами мусор и осколки. В отдалении вход в еще одно убежище. Там, впрочем, не жил никто, да и убежища под вторым люком уже не было, одни развалины. Гриша строил на свои, так что первоначальный бункер на семнадцать семей (именно столько было строителей) делали, что называется, из говна и палок. Наследство, конечно, хорошо, но оно не особо спасало. Деньги ушли на то, чтобы выкупить саму землю.