Журнал «Рассказы». Почём мечта поэта?
Шрифт:
Швы расходились по всему свету. Люди натыкались на потустороннее в обычных подмосковных городках или в экзотических африканских поселениях, в Америке и в Польше, в центре Петербурга и на окраинах Лондона. Те, кому удалось выжить, пытались донести правду, но – как это часто бывает – им не верили, либо затыкали рты, либо…
Почти год изучая Изнанку на разных ресурсах, Софья пришла к выводу, что власти разных стран тоже о ней знают и стараются всеми способами превратить информацию в бред, выдумки или чушь. А когда не получается, избавляются от свидетелей.
Софья и сама, загоревшись историями об Изнанке, стала рассказывать о ней всем и всюду, переписываться на форумах с единоверцами, устроилась модератором сразу в трех пабликах и набрала приличный материал на своей страничке в социальной сети.
Правда, ей не давал покоя один момент. Она чувствовала себя лжецом, когда доказывала сторонним людям о существовании Изнанки. Потому что сама не была там, не видела швов и не общалась с потусторонним.
Кто-то сталкивался с Кукушкой, откладывающей яйца-фантазии прямо в человеческое сознание.
Кто-то спасся от червонного червя, заставляющего людей верить, что их голова раздуется и лопнет, как воздушный шарик.
Кто-то выжил при нападении черничного дятла, выклевывающего дыры в воспоминаниях.
Софья не могла похвастаться ничем, и это ее расстраивало. Вернее, будем честны, Софья злилась и чувствовала неполноценность при общении с очевидцами Изнанки. Она стояла на ступеньку ниже, а хотела встать вровень.
Поэтому, когда в личку написал некто по имени Герман (судя по фото – совсем еще молодой человек, с дурацким пушком под носом) и сообщил, что хочет отправить ее к одному из разошедшихся швов в Петербурге, Софья долго не думала. Кто на ее месте отказался бы?
Спустя сутки она уже выскочила из «Сапсана» и полетела по Лиговскому на крыльях радости.
Стас ей сразу понравился. А вот остальные из экскурсии – не очень. Герман предупреждал, что другие люди ничего не знают об Изнанке и потустороннем. Они были выбраны для того, чтобы заправить струнами души музыкальный инструмент.
«Кто там будет, в потусторонней дыре?» – спросила Софья накануне отъезда.
«Гитарист! – ответил Герман. – Знаете, истинная музыка рождается из эмоций, переваренных не разумом, а подсознанием. Эта музыка отпечатывается в памяти людей, и благодаря ей они живут. А вы станете нашим летописцем».
О, как ей хотелось именно этого!
Пока шли к потустороннему, Софья болтала, не могла сдерживать эмоции, а еще наблюдала за теми, кто пожертвует струны своих душ. Больше всего ее настораживал седовласый. Он походил на мента, а значит, мог вмешаться в самый неподходящий момент. На всякий случай Софья пристроилась рядом.
Уже среди желтых домиков она почувствовала ауру Изнанки. От волнения задрожали руки, перехватило дыхание. Софья представляла, как рассказывает эту историю в стотысячном паблике в ВК. Ну и пусть ее обвинят во лжи и скажут, что это глупая выдумка. Она-то будет знать. И ее друзья и знакомые по переписке – тоже!
Стас остановился
Седовласый смотрел по сторонам, не слушая. Влюбленная красотка не отлипала от телефона. Мужичок с выбритой буквой «А» на виске не сводил взгляда на Стаса, будто хотел задать много вопросов, но выжидал. Напряженный он какой-то.
А потом случилось пришествие.
Софья чего-то подобного и ожидала: вихрь, эхо мертвых музыкантов, разбитые окна, шум ветра. Как прекрасно и поэтично! Мир Изнанки всегда казался ей граничащим с безумием. А где безумие – там красота!
Первым упал на колени седовласый, зажимающий уши ладонями.
Потом девушка в сарафане закричала так, что у нее порвалась кожа на скулах.
Софья не ожидала, что потустороннее коснется ее. Герман обещал, что Софья будет почетным наблюдателем. Но звуки эха разорвали ей уши, выкололи глаза и вырвали язык. Острые, острые звуки.
Короткая, но яркая боль сбила Софью с ног. Она ослепла и оглохла – но лишь на мгновение. Потому что потустороннее вытащило струны радости из ее души, а взамен дало другое зрение и другой слух.
Мир изменился. Старые заброшенные дома вытянулись на несколько этажей, похорошели. В окнах заблестел масляной свет, а из труб повалил дым. Потянуло гарью. Вместо осколков из окон посыпался пепел.
А из самой Софьи, из ее горла, из ноздрей, ушей и глаз полилась музыка.
Она увидела, что мужичок с выбритой «А» на самом деле был чертом с рогами и хвостом. Как на картинках к повестям Гоголя. Тянулся, проклятый, к пистолету. Хотел уничтожить музыку. Уничтожить Изнанку. Он целился в Музыканта.
Софья не удержалась, бросилась к нему. Дурачок! Не понимает своего счастья!
Черт выстрелил, проделав в Софье еще одну дырку для музыки. Она не почувствовала боли, но почувствовала злость.
Дома вокруг нее искрились эхом. Из окон лилась мелодия. Пепел, оседая на лицах, чертил ноты.
А Музыкант, улыбаясь, натягивал струны душ, чтобы сыграть для города новую песню. Потому что этот город не может без музыки. Люди не слышат ее, но чувствуют. Напевают про себя, выстукивают каблуками по мостовым, пальцами по кривым перилам старых парадных, через форточки и при помощи козырьков крыш. Без музыки здесь не выжить.
Софья упала на черта и заставила его отдать свою струну. А потом убила. Задушила, как животное, чтобы он больше никогда не мог стрелять в беззащитных.
Поднялась. Торжествующе заковыляла к Стасу. Почему-то сил осталось мало. Из Софьи как будто вылились все жизненные соки вместе с радостью и музыкой. Это все дырочка под шеей виновата.
Софья хотела спросить, можно ли дотронуться до струн, что свисали из колков грифа, но не успела: подкосились ноги, хрустнули колени, и она упала на холодный асфальт, лицом в пепел. Только это ведь был не пепел, а осколки.