Журнал СовременникЪ № 13. Рождественский выпуск
Шрифт:
Каким-то тайным секретом обладали эти две слегка странные женщины, он позволял им полностью владеть вниманием первоклашек в переполненном классе, и я не помню, чтобы сёстры когда-нибудь повышали голос.
В классе были дети, не подготовленные к школе и отстающие, но я не помню, чтобы их когда-то ругали или давали чувствовать, что они хуже других. И они вместе со всеми втягивались в обучение, как в весёлую и интересную игру.
Мы слушали своих учительниц и соперничали, просясь ответить на вопросы. Веру
На каждом их уроке, похожем на игру, мы узнавали что-то интересное, учиться было не трудно: я воспряла духом и больше не чувствовала себя отстающей тупицей – скорее даже наоборот.
Но об этом после, а сейчас для полноты картины не могу не вспомнить, что, кроме этих двух, у нас была ещё одна учительница. И была она настолько ярким персонажем, что запомнилась мне во всех своих, более чем удивительных, чертах и деяниях.
Она преподавала нам музыку и пение, но, кроме этих обязательных предметов, она, скорее всего по своей инициативе, ставила спектакли с танцами и мелодекламацией, где артистами выступали ученики всех трёх начальных классов.
На своих уроках музыки она сама пела и играла и рассказывала нам много разного, имеющего отношение к театру и музыке. Не все из учеников могли воспринять смысл этих речей, но её громкого окрика все боялись по-настоящему, и даже озорные мальчишки, затихнув, стояли и слушали.
Это была маленькая, кособокая и сухонькая старушка с очень звонким голосом и властными манерами.
Было абсолютно непонятно, как её неистощимая энергия могла уместиться в столь малом, буквально птичьем, тельце. Имя этой служительницы муз было Ольга Францевна.
Не знаю, кем она была в своей прошлой жизни, но, в отличие от двух сестёр, она явно никогда не была учительницей начальной школы. Когда я вспоминаю, как она сама играла и пела и что заставляла нас выучивать, до меня только теперь доходит вся необычность её личности.
Как в свои немолодые годы она справлялась с тем, чему добровольно посвятила себя; что могло руководить её, столь бурной, фантазией и откуда она брала силы быть одновременно музыкантом, певицей, хореографом и режиссером? И, что самое главное, – управлять столь разнородной массой не только детей, но и взрослых.
Лицо Ольги Францевны было всегда густо напудрено и подкрашено, на голове была сложная повязка из переливающегося шёлка, низко спущенная на лоб. Из-под неё выглядывали одинаковые рыжие завитки, они казались приклеенными, как бывает у кукол. Возможно, это так и было – без повязки и завитков мы Ольгу Францевну никогда не видели.
Зато её платья, свидетели «другой жизни», всегда были разные, необычного фасона, с блестящими отделками, они скрывали дефекты её фигуры. На фоне двух наших учительниц,
Её одежды струились и развевались, когда, метнувшись от рояля, она неслась по залу, и, показывая фигуры танца, хватала за плечи неповоротливых, и тут же стремительно летела обратно к роялю.
Раздавалось громогласное «И-и! Раз!», за этим следовал аккорд.
У неё был сильный поставленный голос, он напоминал голос очень популярной в те годы певицы этнического стиля – Ирмы Яунзем. Кстати, и репертуар того, что мы с ней разучивали, и того, что она пела сама, тоже был близок к этому жанру.
Эти занятия чередовались с репетициями. Ольга Францевна не только вела уроки, но и устраивала школьные праздники, карнавалы и спектакли, тем более что отмечаемых дат в советском календаре было достаточно.
Самое удивительное, что её энтузиазм устраивал начальство школы и района, а ожидание и подготовка праздника заражала и нас, и наших мам и бабушек. Они не только безропотно ждали, когда она наконец отпустит детей с занятий, но и умудрялись буквально из ничего сооружать нам костюмы для выступлений.
Я думаю, что такое фанатическое горение не укладывалось в рамки так называемого разумного поведения и держалось только на искреннем увлечении и бескорыстии Ольги Францевны – её зарплата учительницы пения была, конечно, вполне нищенской.
Почти карикатурная внешность не препятствовала её независимости и силе влияния на людей. Откуда это бралось? Может быть, как раз из того, что было за рамками?
Находится и другое объяснение. Жили все тогда трудно, и так хотелось радости и праздника!
Вот такие удивительные учителя «из старорежимных» сохранялись тогда ещё кое-где в школах.
Не уверена, поймут ли меня люди постсоветского времени. Как частенько случается, они скажут, что с тех давних пор все люди стали другими и заметно поумнели. Пусть потеплеет у них на душе от такого вывода. Я им не судья.
В школу меня поначалу провожала мама, потом я стала ходить сама, тогда ещё не боялись отпускать детей одних, утром в этом направлении шёл поток детей в школу и взрослых на работу.
Дорога была не близкой – нужно было пройти мимо всех Песчаных переулков, выйти к ограде Братского кладбища, пройти через него к речке Таракановке, по мостику подняться на другой берег оврага, дойти до угла улицы и, повернув налево, дойти до нашего большого школьного двора. Это занимало где-то около часа. В холодное время я любила пробежаться, отчего мешочек с чернильницей-непроливашкой, привязанный к ручке моего портфеля, прыгал и бился, оставляя чернильные пятна на дерматине и на моём пальто.