Журнал «Вокруг Света» №02 за 1967 год

Журнал Вокруг Света

— Отправляйтесь снова и привезите хорошие вести, — бросил Каппель связному.

Каппель присел на обгорелый пень. Поднял бинокль — серая мгла и черный дым закрывали Волгу и Левобережье. Где-то там, за луговыми рощами, действует Савинков. Оттуда не доносится шум боя: значит — все. Значит — победа! И вдруг новая тревожная мысль овладела полковником: «Выше Романовского моста стоит красная флотилия. Она молчит. Почему? И долго ли она будет молчать? Может, красные не догадываются, что я потерял все свое преимущество? Господи, помоги мне!»

Наступило седое утро 29 августа.

Могучий металлический звук широко, властно и как-то торжественно раскатился по Волге. И сразу наступило мгновение угрожающего покоя: Каппель слышал лишь шелест волжской воды под обрывом. Он вскочил с пенька, кинул бинокль к глазам. «Стреляет морское орудие. Красная флотилия вступает в дело!..»

Эхо еще скользило по воде, и, как бы настигая его, раздался короткий ошеломляющий рык. Рассветающее небо, Волга, мост пронзительно вспыхнули и погасли.

Залп миноносцев красной флотилии накрыл офицерские части, штурмующие предмостные укрепления. Плавучий форт «Сережа» шрапнелью косил каппелевцев: их черные ряды отхлынули за волжские обрывы.

Форт «Сережа», буксиры «Ваня» и «Добрый» высадили на правый берег десант. Балтийские моряки и волжские матросы бросились в штыковую атаку. Душою атаки был Маркин — комиссар флотилии обладал удивительным чутьем угадывать слабости врага. Он почувствовал — офицеры залегли за обрывом. Обойти их с обеих сторон обрыва, закидать гранатами, погнать к Волге — вот что необходимо сейчас, в эту минуту. Там, на берегу, офицеров встретят шрапнелью... Матросы говорили о Маркине — он появляется в самых опасных местах в самый нужный момент. И Маркин появился на обрыве — тяжелый, стремительный, страшный, великолепный в своем гневе. Связка гранат, описав кривую, рухнула в гущу залегших офицеров...

Можно назвать это случайностью, можно объяснить происшедшее тактической ошибкой Каппеля, или преждевременной его успокоенностью, или другими такими же резонными причинами, но ход событий был изменен.

Ночное сражение под Свияжском показало не только мужество и не только духовную стойкость коммунистов. Это была победа дисциплины над стихийностью, классового сознания над мелкобуржуазными страстями, воинского долга над страхом и трусостью. Бойцы революции поняли, как они могут сражаться и побеждать.

5

В молочном тумане — зыбком и скользком — влажно стучали копыта, позвякивали стремена. Сивые полосы тумана ползли между дубами, пузырились над кустарниками. Азин поеживался под набухшей от сырости буркой. С каждой ее волосинки стекали капли, к рукам липли жухлые листья, запах гниющих желудей щекотал ноздри. Роща была и таинственной и угрожающей: чудились притаившиеся враги, мочажины казались бездонными ямами, лощинки — обрывистыми логами.

— Мы не заблудились? — спросил Азин.

— Думаю, что нет, — неуверенно сказал Северихин.

Подъехали Вестер и Бандурин, в бурках они походили на монахов. Азина обозлил непролазный,

неожиданно павший туман.

Азин не спал двое суток, выматывая себя и командиров перед ожидаемым, уже скорым наступлением. Его коротенькие распоряжения, как тревожный звон, разносились по всем батальонам и ротам. Пешне и конные разведчики непрерывно следили за всеми переменами в расположении неприятеля, и все же, не удовлетворенный их сведениями, Азин решил осмотреть позиции сам.

Они отправились еще засветло. Осмотрели позиции Вятского батальона Северихина, побывали на батарее Бандурина.

— За этой дубовой рощицей окопы белочехов, — показал Северихин на лесок. — Я утром там был — в роще ничего подозрительного.

— А мы еще прощупаем. Под покровом темноты заглянем к ним в гости, — ответил Азин.

Они долго блуждали по роще, пока навалившийся туман не запутал их. Заехали в какую-то лощину, заросшую орешником.

— Подались слишком влево, — предположил Северихин.

— Вправо-влево, вперед-назад! Разведчик из тебя... Может, мы очутились в тылу противника? Вот будет весело...

— Я предупреждал о ненужности этой поездки, — недовольно проворчал Вестер, поворачивая к Азину блестевшее мелкими каплями лицо.— Да ты разве послушаешь. Неосторожность к добру не приводит.

— Девка осторожничала, да все равно забрюхатела, — отшутился Азин, понимая неуместность этих слов. Понимал он и опрометчивость своего поступка. — Вестер, ты всегда прав. А я — дурак! Между прочим, дураки бывают и зимние и летние. Зимний дурак пока шапку не снимет, да полушубок не сбросит, всем кажется — умница явилась. А летний дурак — он ясен, как солнышко. Я из породы летних...

Все уныло рассмеялись, отряхнули бурки, закурили. Огненные зрачки цигарок осветили мокрые усы и подбородки. Азин коротко рассмеялся и заговорил на другую, совершенно неожиданную тему:

— Странное у меня, друзья, ощущение. Прошел всего месяц, как мы покинули Вятку, а будто бы пронеслось десять лет. А что ожидает нас завтра? Если бы можно было заглянуть в собственное будущее!.. Ведь, смешно, нам всем не больше ста лет. Мы еще молокососы. Странно устроена жизнь — давно ли мы не знали о существовании друг друга? А теперь у нас и беда одна и мечта одна — Революция. И если я погибну, то за это единственное слово. Помолчи! — строго остановил он Северихина.— Знаю, скажешь — для революции надо жить.

— Вот именно!

— Но кто-то должен погибнуть?

— Почему обязательно ты?

— А почему другой?

— Спорить с тобой, Азин, да на пустой желудок— зряшное дело.

— А жить хочется, — печально согласился Азин. — И девок любить охота, и самогонку пить, и хороших людей слушать. Учиться у них уму-разуму. А самое главное — делать что-то такое, что не пахнет кровью и порохом. Одним словом, хочется жить...

— Время-то — одиннадцатый. Надо же выбираться из рощи, — напомнил Бандурин.