Журнал «Вокруг Света» №02 за 1967 год
Шрифт:
Прескверная история. С одной стороны, даже лучше, что Риннер ранен и пока не пришел в себя. Останься он невредим, было бы хуже для него и, соответственно, для компании.
— Из Торонто звонят, спрашивают г-на Риннера.
— Кто звонит?
— Его мать.
— Расскажите подробно о несчастном случае, передайте заключение больницы. Только ее еще не хватало! Мы ей не Армия Спасения, а компания «Круд энд Ойл лимитед». Пусть оставит номер телефона; если он умрет, ей позвонят.
Секретарь не любил брать инициативу на себя. Легко сказать: «Расскажите подробно»! Все было слишком свежо: это случилось вчера.
* * *
В ту ночь на нефтеносной равнине Зулако тьму рассеивают ажурные силуэты буровых вышек, увешанных гирляндами электрических
Метисы — в алюминиевых касках; их голые спины блестят от пота, они снуют вокруг чудовища, питают его водой, мазутом. Всякий раз, когда буровая колонна полностью погружается в землю, механик останавливает машину.
Оборудование компании «Круд» на шестнадцатой буровой давно обветшало. Пятнадцать человек вручную на талях поднимают и ставят вертикально следующую секцию буровой колонны. Длинная труба высотой с вышку поднимается, раскачиваясь и вздрагивая. Монтажник, вооружившись веревкой и специальным ключом с очень широким захватом, зацепляет ее на лету и, упираясь ногами, вставляет в отверстие вращательного стола, едва возвышающегося над землей. Пока его помощник удерживает трубу в этом положении, монтажник бросается наверх отцеплять крюки тали. Те, кто внизу тянул веревки, предусмотрительно отходят в сторону. А наверху индеец вступает в единоборство со скользким металлом. Обняв и прижав трубу к груди, он передвигает ее напряжением всего тела. Веревка, которой он привязан к вышке, врезается ему в бока, сдавливает грудь, живот. Если он промахнется, то будет раздавлен между каркасом вышки и железом буровой трубы. Еще усилие, и труба на месте. Механик поворачивает рукоятку сцепления. Щелчок. Зажатая в челюсти вращательного стола, труба начинает свинчиваться с теми трубами, которые уже вошли в землю. Шестьдесят, восемьдесят, сто оборотов в минуту, и вот она постепенно скрывается в скважине, а индеец, который ее установил, уже отвязывается и спускается. Время дорого: чем больше труб будет опущено за десятичасовую смену, тем выше премия.
Бесперебойная работа машин — это пот, а порой и кровь людей. Всю ночь им приходится терпеть жару и бороться со сном.
Каждые двадцать минут после очередной стыковки труб главный инженер берет пробу раствора. Он исследует его при свете прожектора, определяет состав и плотность. По мере надобности он тут же делает анализ с помощью несложных приборов, установленных на верстаке механика. Малейшая ошибка может стать роковой. Когда бурение идет в слишком сухих пластах, буровая труба может перегреться, а затем расколоться с чудовищным хрустом перекаленной стали. Осколки, выброшенные напряжением металла и центробежной силой вращения, убьют рабочих и могут даже опрокинуть вышку. Если же, наоборот, раствор слишком жидок, а бур в этот момент проходит сквозь карман над нефтеносным слоем, струя горючего газа с оглушительным грохотом вырвется наружу, грозя свалить вышку и вспыхнуть от малейшей искорки, от свечи в компрессоре, от соприкосновения с раскаленным металлом, от чего угодно. И тогда...
Начальник буровой Риннер обеспокоен. Что-то сегодня не ладится. Уже дважды из скважины вырывались слабые струи газа. Он не рискнул подойти с открытым огнем; ему чудился запах нефти. Но пассат, овевающий долину, тоже несет сладковатую нефтяную вонь. Попробуй тут отличить!
Неподалеку над равниной полыхает самый мощный в мире факел скважины Анако, окрашивая тени в медный цвет. Риннеру не терпится увидеть вторую автоцистерну, которая давно выехала за водой к соседней речушке. Та, что у вышки, уже почти пуста. Риннер не решается прервать работу — ведь львиная доля премии достается ему! Он садится в свой «пикап» и отправляется на поиски пропавшей автоцистерны.
Из-за размытой ровной линии горизонта равнина кажется совершенно плоской. На самом же деле она сильно изрезана. Как только потеряешь из виду верхние огни буровой, легко потерять дорогу. Факел Анако очень яркий и в то же время расплывчатый, от него только отблески
— Что этому кретину там понадобилось? Ведь ему нужно было свернуть налево.
Инженер сворачивает и едет по следу; время тянется для него невыносимо: глубокая ночь, и он обеспокоен. Наконец он подъезжает к водокачке. Автоцистерна должна быть здесь. Встав рядом с машиной, он освещает темень лучом подвижной фары. Ничего не видно, даже насоса, хотя шум мотора отчетливо слышен. Риннер бормочет сквозь зубы ругательства...
Риннер снова садится в машину, заводит мотор и продолжает поиски, иногда останавливаясь, чтобы прислушаться.
Шум насоса слышен все время. Теперь следы идут вдоль ручья; почва здесь песчаная, колеса буксуют. «Пикап» упирается в затвердевшую кучу песка. Мотор глохнет. Риннер пытается дать задний ход, но колеса зарываются по самые оси. Счастье еще, что есть лопата, широкая и прочная, закрепленная зажимами вдоль левой дверцы. Сначала Риннер срывает препятствие перед машиной. Потом откапывает перед каждым колесом что-то вроде наклонных канавок, устилает их сухой травой, которую рвет руками. Непривыкший к такой работе, он чересчур торопится, нервничает и скоро выдыхается. А толку мало! Лишь через десять минут ему удаётся выбраться. А метров через сто прямо на него неожиданно выезжает автоцистерна. Риннер вспрыгивает на подножку.
— Живо, живо, там уже почти не осталось воды! Шофер кивает головой и уезжает, ничего не ответив. Он тоже весь обливается потом.
«С чего бы это сегодня так жарко?» — говорит про себя инженер.
Он снова садится за руль. Автоцистерна идет слишком быстро, она тяжелее «пикапа» и не буксует; ее уже не догнать. Кроме того, облако пыли, которую она вздымает, ослепляет Риннера, сушит ему горло. Он останавливается, дает автоцистерне отъехать подальше. Успокоившись, он достает сигарету, закуривает, затягивается глубоко и неторопливо. Выключив зажигание, машинально нащупывает ручку приемника, вертит ее то вправо, то влево. Станция Лас Пьедрас, расположенная на скале над портом, ведет передачи в радиусе трехсот миль.
— Ах-ха-ха! Ах-xa-xa! — надрывается певец-негр, выступавший в клубе компании три недели назад.
Ах-ха-ха, я хохочу
И удержаться не могу.
На черта неграм
жизнь дана,
Когда она, как мы,
черна,
Ах-xa-xa!
Вдруг радио умолкает, свет гаснет. Проклятая, мерзкая тишина равнины воцаряется в ночи. Риннер нажимает на стартер раз, другой. Ничего. Тока нет. Стрелка амперметра, освещенная сигаретой, не реагирует. Янки чувствует себя чужим в этой пустыне. Враждебность окружающего его пугает.
Ударом ноги он захлопывает дверцу, на секунду задумывается, потом просовывает руку в окно, берет с сиденья сигареты и спички. Луч фонарика, подвешенного к поясу, прыгает впереди него. Риннер погружается в ночь.
Семь километров по песку — хорошенькое дело! Впрочем, вторая автоцистерна и без него успеет съездить за водой. Больше всего раздражает то, что приходится все время смотреть под ноги, а то собьешься с дороги. Если бы не это, ночная прогулка была бы не так уж неприятна. Он дышит полной грудью, подставляя лицо ветру. Небо то и дело бороздят падающие звезды. Столько желаний не загадать... Он идет, идет, проверяя пройденный путь по часам, и удивляется, что не видно ни огней вышки, ни фар второго грузовика. Его охватывает беспокойство, угрызения совести; ведь индейцы остались на буровой одни. Правда, старший мастер получил точные инструкции, но... Только бы они не вздумали менять режим подачи раствора. Этот мастер собаку съел на своем деле. И все же он поступил неосторожно.