Журнал «Вокруг Света» №02 за 1981 год

Вокруг Света

Нежелательная персона

— Послушайте, мистер, а ведь вы, оказывается, персона, нежелательная для проживания в нашей стране, вы нелегально проникли на территорию Новой Зеландии

Худой высокий человек в белом халате, поглядывая на меня сверху вниз, внимательно рассматривал мой паспорт. Сверху вниз в буквальном смысле, потому что я лежал на носилках, установленных на каталке.

— Скажите, доктор, а может быть, вы сможете на своей «Скорой помощи» вывезти меня незаметно туда, откуда только что привезли, и я войду в страну через нужную дверь, в которой стоят пограничники и таможенники?

— Нет, мистер, из этого уже ничего не выйдет, — устало произнес человек в халате. —

Правда, пока вы здесь, в госпитале, вы ничего не должны опасаться. Вы находитесь под защитой Мальтийского креста.

Ох уж этот крест! Всего час назад наш огромный и грязный грузовой самолет после девяти часов полета над Южным ледовитым океаном заходил на посадку на белую бетонную полосу утопающего в цветах и зелени городка Крайстчерч. Все, кто находился в темном, чуть освещенном подслеповатыми амбарными лампами салоне самолета, прильнули к нескольким круглым окошечкам. Каждый раз, когда после многих часов полета над этим океаном вдруг открывалась четкая желтовато-охряная линия изрезанного берега, все — и пассажиры и команда — искренне, не скрывая, радовались этому, удивлялись, несмотря на то, что знали самолет ведут умные навигационные приборы и проскочить мимо этих островов невозможно. Но все-таки всегда удивлялись. Ведь океан такой большой, а острова такие маленькие.

Но в этот раз два человека на борту не разделяли общего оживления. Один из них был матрос — участник американской антарктической экспедиции. Он лежал почти под потолком самолета на туго прикрученных к стенке отсека носилках и изо всех сил старался, чтобы мощная вибрация самолета, заполнявшая салон, угасла бы в его теле и не дошла до руки, упрятанной в гипс. У Джеймса был какой-то сложный перелом. Вторым человеком был я. Я тоже лежал на таких же носилках, притороченных «этажом» ниже, и тоже старался сделать так, чтобы вибрация не проникала к моей спине и ноге. Уже несколько дней как ужасная боль сковала меня на леднике Росса в Антарктиде во время горячих дней спасения скважины, пробуренной через толщу ледника.

Самолет наконец сел и, прорулив, остановился Двери открылись, волна полного ароматов влажного воздуха ворвалась в кабину.

К тому времени, когда мы двое, помогая друг другу, вышли из самолета, пассажиры уже двигались к зданию аэропорта, где их ждали пограничники и таможенники Мы тоже были готовы ковылять туда же. Каждый из нас держал в руках паспорт и таможенную декларацию, заполненную еще в самолете «Были ли вы в течение последних двух недель на сельскохозяйственной ферме, есть ли у вас изделия из шкур и меха животных…» Мы знали здешние обычаи страна островная, целиком зависит от продукции сельского хозяйства. Поэтому и охраняют его здесь всерьез.

Но вдруг откуда то донеслись тревожные сигналы сирены, и прямо к трапу подкатил, мигая, белый фургон с надписью «Эмбуланс», что значит «Скорая помощь» Только в отличие от нашей «Скорой» крест на борту был не красный, а черный — Мальтийский крест.

Двое молодых людей парень и девушка в форменных одеждах, выскочили из машины. «Вы доктор Зотиков? Вы мистер Смит?..» И через секунду нас уже укладывали на белоснежные накрахмаленные со складками простыни, которыми были покрыты двое носилок в машине. «Нет! Нет!» — пытались было вяло протестовать мы только сейчас осознали, что в наших пропитанных соляром и сажей рваных куртках, огромных, когда то белых бутсах мы были такие грязные. Но нас не слушали взревела сирена, и машина понеслась.

Вскоре мы оказались в просторном зале. Одна половина его была свободной и пустой, вторая — разделена белыми простынями на небольшие как бы загончики или пеналы. Когда меня ввозили в этот зал, я заметил, что в нескольких загончиках стояли такие же каталки, на которых лежали покрытые одеялами люди. В один такой отсек вкатили и меня.

Врач, говоривший со мной, вдруг, глядя на двери, умолк. Я приподнял голову и увидел у противоположной стены двух высоких молодых и краснощеких полицейских в фуражках с околышами, покрытыми черными шашечками, как отличительные знаки наших такси. Полицейские неуверенно озирались, пытаясь привыкнуть к новой для них обстановке и разобраться, в котором из загончиков лежит тот, кого они ищут. «Не ожидал, что они будут так скоро…» — подумал я.

Немую сцену прервал голос из соседнего со мной пенала. Это был басовитый, громкий голос, привыкший приказывать. Даже занавеска, разделяющая нас, заколыхалась. По-видимому, говоривший еще и жестикулировал.

— Лейтенант, я здесь. Спасибо, что пришли навестить. Для вас есть работа. Возьмите у этого мистера, что рядом со мной, его паспорт и декларацию, езжайте в международный аэропорт и попросите Джона, чтобы он оформил формальности по въезду этой персоны в нашу страну. — Голос оставался таким же громким, но внезапно металл начальника пропал. По видимому, лежавший обращался ко мне или ко всем обитателям отсеков.

— Я начальник полиции города.

Крайстчерча, — сказал он, — меня только что привезли сюда, наверное, аппендицит. Мои мальчики — шустрые ребята, сделают все в два счета. Не волнуйтесь, мистер.

— Сэнк"ю — смог лишь выговорить я.

Сестры

Часа через два меня раздели, осмотрели, сделали рентгеновские снимки и отвезли наконец на место моего постоянного пребывания, в палату номер один. Здесь стояло двадцать или тридцать коек. Между кроватями помещались тумбочки, в центре палаты стоял огромный стол, похожий на стол для пинг-понга, только подлиннее.

Я вспомнил, что, когда улетал из Антарктики, один из американских врачей сказал мне: «Игорь, обрати внимание на сестер, когда будешь в Чи-Чи» — так зовут американские моряки Крайстчерч.

Странно, чем же они отличаются от других медсестер? По палате от кровати к кровати сновали невысокие, крепко сбитые, деревенского вида девушки. Ни маникюра, ни косметики. У всех на ногах темные чулки и простенькие туфли. Зеленоватое платье-халат одинакового покроя, на коротких, по локоть, рукавах нашиты красные лычки. У кого три, у кого одна. Одна лычка — первый год после школы сестер, три — значит, работает три года и больше. Никто не улыбался завлекающе, не стрелял глазами. Такие простушки пастушки — ничего особенного, и все таки что-то было необычное. Вот одна из них подбежала к кровати я вдруг понял, что необычно, — они все делают бегом или вприпрыжку. Они же не ходят! Вроде исполняют какой-то танец нескончаемого балета. Та из них, которая подбежала к кровати моего соседа, театральным жестом вытащила из-под его головы подушку, взбила ее, легчайшим движением снова подсунула под голову, а потом протанцевала к другой кровати.

После обеда на столе появляются тазы с водой, и здесь же, в палате, те же девочки моют посуду. К вечеру на этом же столе сестрички раскладывали и подбирали лекарства для вечернего приема.

Утром, после завтрака, ко мне пришла сестра, на этот раз в белом, похожем на наш русский халате. Только на шее у нее на муаровой ленте висела большая, как орден, пятиконечная звезда, сделанная из каких-то красных, похожих на рубины камней. Всех остальных сестричек звали по-английски — «нёрс». Эту звали и по-английски «систер». Оказалось, что через несколько лет работы «нерс» может подготовиться и сдать специальный экзамен на «систер». Только после этого она получает звезду, право носить белый халат и занимать какие-то высокие в сестринской иерархии должности.