Журнал «Вокруг Света» №02 за 1984 год
Шрифт:
Тогда откуда же на таких высотах берется водяной пар? Измерения его концентрации с помощью приборов, установленных на ракетах, давали противоречивые результаты. Тогда сотрудники Центральной аэрологической обсерватории сконструировали новый, более чувствительный прибор. Несколько раз он запускался на высоты 70—90 километров и показал там достаточно высокую влажность для возможности конденсации пара.
Итак, пар на 80-километровой высоте есть. Но откуда он там берется? Поднимается из приземных слоев воздуха за счет его динамического перемешивания? Или... частично заносится с солнечным ветром?
Всем известно, что
После дебатов и симпозиумов многочисленные запуски ракет в СССР и за рубежом точно подтвердили: водяного пара на высоте 80 километров достаточно для образования там серебристых облаков.
...Интерес к природе серебристых облаков не пропадает. Пожалуй, стал даже пристальней. Исследуют их оптические свойства: характер рассеяния ими солнечных лучей, свойство поляризовать свет и многое другое. Так, научными сотрудниками Томского университета замечены серебристые облака в момент полной фазы затмения — первый случай наблюдения серебристых облаков во время затмения Солнца.
Конечно, далеко не все изучено в «приземных» серебристых облаках. А что говорить о нечто подобном на Марсе, Венере, Сатурне...
В. Бронштэн, кандидат физико-математических наук
Город белых парусов
Оказывается, попасть в средневековье очень просто. Достаточно сделать несколько десятков шагов по каменному, с мраморными балюстрадами мосту, который когда-то был деревянным и под скрип цепей поднимался, обнажая глубокий ров с темной морской водой, как за спиной останется говорливая площадь Пилс с сидящим под кипарисом скучающим художником, и из напряженного двадцатого века попадаешь в седьмой. Эмоциональные, экспансивные итальянцы называли этот город жемчужиной Адриатики. Бернард Шоу, увидев его, воскликнул: «Рай на земле!» Югославский искусствовед Иван Раос не сомневался, что город — «славянская Венеция» по архитектуре и «славянские Афины» — по культуре. Сами же его жители скромно говорят, что их город ни с чем не сравним!
Таков он, Дубровник, в далеком прошлом смело вступавший в спор с «королевой Адриатики» Венецией и жестоким. Стамбулом.
Я невольно вздрогнул, встретившись с суровым взглядом застывшего в глубокой нише старца с посохом. «С какими помыслами входишь в город?» — словно спрашивает он. Еще шаг — и, кажется, из-за щербатого угла выскочат замешкавшиеся стражники и, грозно скрестив алебарды, простуженно окликнут: «Пропуск!» Выхожу на белую мраморную улицу, продуваемую солоноватыми морскими ветрами, истертую тысячами подошв.
Идешь по Дубровнику, и такое ощущение, словно находишься на огромной сцене, где вот-вот должно начаться какое-то представление. Так и приходит на память высказывание неутомимого путешественника, мастера парусных дел Яна Стрейса: «...на всем земном шаре нет другого города...
Словно белые паруса, вокруг дома. А вдобавок ко всему шум ударяющейся о скалы волны, морской ветер постоянно напоминают об Адриатике. Мускулистое море ворочается совсем рядом. И когда из ослепительного дня попадаешь в полумрак морского аквариума, это не кажется чем-то невероятным. Под каменными сводами — зеленоватые полутона, словно опускаешься на морское дно. Потрескивает неоновая лампа, слышен звук воздухонасоса. За огромными толстыми стеклами вольно чувствуют себя морские обитатели: зубастые мурены, медлительные десятикилограммовые морские окуни. Злобно поглядывает оплывший парафиновый осьминог, над разбитой узкогорлой амфорой мельтешат пурпурные асцидии, розовые морские перья. Оглядываюсь. Посетители переговариваются шепотом. Подхожу к огромному аквариуму, и в глаза брызжет разноцветная радуга.
— Что это? — в изумлении спросил я стоявшего рядом парня.
— О, русский! — обрадованно произнес он.— А я был у академика Ковалевского!
Он так и сказал: «У академика Ковалевского». Познакомились. Оказалось, Мирко Миланович — служитель музея-аквариума. И, отвечая на мой вопрос, пояснил:
— Это коралловый риф, он из Красного моря.
Мирко водил меня по музею и рассказывал о том, как в Дубровник заходило научно-исследовательское судно «Академик Ковалевский» Севастопольского института биологии южных морей и экипаж приглашал в гости югославских коллег.
Кончался рабочий день, и Мирко, закончив свои дела, вызвался проводить меня. Вечерний Дубровник... Пылающие неоном вывески. Музыка в кафе. На улицах шумная молодежь.
Вот прошла мимо стройная девушка в полотняном, расшитом цветными узорами платье. Талия перехвачена узеньким полосатым пояском. Заметив мой взгляд, Мирко улыбнулся:
— Она местная, черногорка. Оденься она, как все, в джинсы с броской эмблемой, пожалуй, и не выделялась бы так среди остальных, а тут...
Я обратил внимание, что на девушку действительно заглядывалось немало прохожих.
Мирко предложил зайти в кафе. Мы сели за столик, и к нам тут же подошла официантка. Случайно я обратил внимание на барельеф.
— Что это?
Мирко тут же пояснил:
— Сидящая на троне молодая женщина олицетворяет наш город. Видите — ее трон в опасности. С одной стороны крылатый лев — герб Венеции, а с другой — дракон — герб Турции. И лев и дракон готовы к нападению.
Да, кто только не стремился завладеть городом: воинственные римляне, иллирийцы, норманны, арабы-сарацины. И только благодаря военному искусству, умелой дипломатии Дубровник оставался относительно независимым.
Нам принесли две чашечки ароматного черного кофе и ломтики маслянистого сыра.
— Сыр на оливковом масле,— сказал Мирко.— Его привозят с моей родины — Черногории.— И, заметив мою улыбку, спросил:
— Я что-то не так сказал?
— Нет-нет, просто я подумал, что ты должен быть именно из Черногории. Я был там, видел ваш народ. — Ты был в Црна Гора?!
Черногория...
Историческая судьба маленького народа, уходившего в горы, чтобы сохранить свою свободу, с давних пор связана с Россией.