Журнал «Вокруг Света» №02 за 2005 год
Шрифт:
Поверим Гилилову, упрямому в своей аргументации: то «одно имя», то «еще более совершенное создание», которое восстало из общего праха супругов Рэтленд, Голубя и Феникс, есть не кто иной, как Великий Бард Уильям Шекспир и все его творческое наследие...
Реквием
Несколько лет назад автору этих строк повезло поработать в Англии. Удалось мне выкроить время и для того, чтобы побывать в местах, связанных с Шекспиром-Рэтлендом. В величественном Бельвуаре есть эспланада для пушек, точь-в-точь такая, какая описана в Эльсиноре из «Гамлета», — в Эльсиноре реальном ее нет. В городке Боттес-форд, лежащем в 4 милях от замка,
Граф лежит, воздев сложенные ладони к небу; чуть пониже, рядом с ним — его жена, графиня Рэтленд (хотя ее прах здесь никогда не покоился). На стене таблица, рассказывающая о странных обстоятельствах похорон графа. Почему-то его похоронили сразу же, не открывая гроба, как только в Боттесфорд привезли мертвое тело. Погребальная процедура состоялась двумя днями позднее. Вдова при ней не присутствовала...
Отчего все эти странности? Гилилов в своей книге расшифровывает их. Лет 80 назад было найдено (среди уже опубликованного!) письмо современника, рассказывающего, что графиня Рэтленд через неделю после смерти мужа приняла яд и была похоронена в Соборе св. Павла рядом со своим отцом Филиппом Сидни. Но почему же она не была на похоронах своего мужа? И еще вопрос: почему он ни словом не обмолвился о ней в своем завещании? Не забыл о слугах, о ближней и дальней родне — о ней ни слова.
Объяснение одно: между ними было уговорено, что она за ним последует. На похоронах ее не было потому, что хоронили не Рэтленда. Потому — закрытая крышка гроба. Если бы это был он, отпала бы необходимость закапывать тело сразу же — оно было набальзамировано, есть запись об уплате за это. В могиле кто-то другой.
...Рэтленда Елизавета похоронила рядом с собой, в Соборе св. Павла. Не став единой плотью, они и в смерти остались единой сутью. Джульетта последовала за своим Ромео. Великая страсть, рожденная единением духа!
В 1666 году во время Великого лондонского пожара Собор св. Павла сгорел, сгорели его могилы и надгробия. Потом собор был отстроен заново, из камня...
В Соборе св. Павла я поинтересовался у служителей, где тут надгробие Филиппа Сидни. Мне дали в провожатые пожилую даму, и она повела меня в крипту, подвальный этаж, попутно объясняя, что могилы нет и нет надгробия, они сгорели, есть только мемориальная доска, установленная много позже. Я все это уже знал, но с благодарностью выслушал.
— Вы откуда? — спрашивает она.
— Из России.
— А-а-а... — в голосе удивление. — Я думала, вы из Нидерландов. Он там погиб. Не знала, что в России им тоже интересуются...
Черная мемориальная доска с медальоном-портретом из белого мрамора. Наверное, изображение делалось по портрету, хранящемуся в Национальной портретной галерее. На том портрете меня поразила надпись по-латыни — «Остальное — слава». Почти как у Гамлета — «Остальное — молчание». Видимо, в этой семье презрение к славе было наследственным... Умирая, Сидни завещал все свои рукописи сжечь. Его сестра Мэри наказ не выполнила — все сохранила, дописала и издала. Это благодаря ей Англия обрела великого поэта. Огромна и ее роль в издании и редактировании произведений Шекспира; возможно, к каким-то из них она приложила руку
А неподалеку от доски в честь Филиппа Сидни — сразу же привлекающая к себе внимание фигура из белого мрамора. Это статуя Джона Донна, единственная из надгробных, чудом сохранившаяся после пожара. Донн был настоятелем собора, причем священнический сан он принял по совету капеллана Рэтленда. Кто знает, может быть, поэт заранее готовил хранителя своей посмертной тайны.
В наследии Донна есть загадочное стихотворение «Канонизация». Оно становится понятным, если сопоставить его с поэмами честеровского сборника: «Мы также, — говорят герои стихотворения, — догорающие свечи, и мы умираем по своей воле/ И в самих себе мы находим орла и голубку./ В загадку Феникса нами вложено много ума,/ Мы, двое, есть одно./Так оба пола, соединяясь, рождают нечто нейтральное./ Мы умираем и восстаем, и утверждаем/ Тайну этой любовью».
Закутанная в балахон статуя-надгробие Донна стоит на урне. Не странно ли? А может быть, имеется в виду урна, хранящая прах Роджера и Елизаветы, Голубя и Феникс? Их духовный союз и обращенный в вечность творческий подвиг, их любовь и трагический уход из жизни, возможно, со временем станут одним из прекраснейших мифов человечества, таким же всеобщим, как мифы Ромео и Джульетты, Отелло и Дездемоны, Тристана и Изольды.
Предварительные итоги
«Примите мои поздравления по поводу качества Ваших аргументов и исследования. Я многое читал об этом предмете, но Вы привлекли внимание к новым моментам, особенно в части Кориэтовых сочинений», — отрывок из письма Гилилову от Марка Рейленса, художественного директора шекспировского театра «Глобус».
Совсем недавно в Нью-Йорке вышел из печати английский перевод книги Гилилова, и — сразу восторженный отклик. Режиссер Кристофер Ньюпен пишет в письме Гилилову: «Снимаю шляпу перед вашим открытием!»
Отклик такого рода не первый. Уверен, признание это будет лишь шириться. Впрочем, наверняка будут и отклики противоположные. Они уже и были, отличаясь больше накалом эмоций, чем качеством аргументов. Много ругани — мало доказательств. Не будем вдаваться здесь в детали «антигилиловской» полемики. Очень трудно — таково уж свойство человеческой психологии — расставаться с привычными мифами...
Закрывает ли исследование Гилилова «шекспировскую проблему»? Сам он не торопится утверждать это — напротив, ждет серьезных научных дискуссий (английский перевод, надеемся, даст им пищу), и главное — продолжения конкретных исследований целого ряда важных проблем и фактов. Скажем, очень многое может дать предположение сравнения водяных знаков и полиграфических реалий честеровского сборника с реалиями других книг тех же лет издания. Это сделало бы датировку Гилилова бесспорной, а стало быть, и неопровержимыми все следующие из нее выводы.
Богаче или беднее становимся мы, узнав правду о Шекспире? Конечно же, богаче. Не только потому, что открываем для себя несколько десятков страниц шекспировских стихов, опубликованных в честеровском сборнике, ранее не идентифицированных. Главное — после книги Гилилова Шекспир перестает быть безликой маской, а жизнь и творчество его — никак не сопряжены. Он становится живым, из плоти человеком, его творения вырастают из биографии, из личного опыта интеллектуала, поэта, воина и дипломата, немало повидавшего и пережившего, чуть было не погибшего в буре на море, познавшего тюрьму и ссылку... Отсветы этого есть в любой из его пьес.