Журнал «Вокруг Света» №03 за 1979 год

Журнал Вокруг Света

Но ветра не было. Он спрятался в горах от полуденного зноя. Ущелье внизу застлало маревом, и Иссык-Куль исчез, зато облака над ним набухли, поднялись белой шапкой. Линии ее изгибались, пока не приняли очертаний огромного всадника, конь под которым словно вырастал из гор. Уж не сам ли легендарный Манас скачет сюда, завидев нашу юрту, чтобы отдохнуть в ней после похода?

Правда, юрта еще не готова для такого гостя: ее нужно убрать коврами, циновками, домоткаными дорожками, приготовить красивую сбрую уставшему коню. Но это уже дело мастеров, живущих в других селах и городах Киргизии. Распрощавшись с бригадой Джумамедина, я отправился в путь...

Первая остановка — во Фрунзе, у Нурганеш

Асановой.

На стене ее городской квартиры висит циновка с изысканным народным орнаментом — точно такие я видел в музее.

— Да, это и есть чий, — улыбается Нурганеш, — трава или тростник. Растет он в степи, и заготавливают его в сентябре. Стебли не толще соломины, а длиной до полутора метров. Сначала надо очистить стебель, отшелушить сухие листья, а потом уже из ровного, гладкого, жесткого стебля можно делать что хочешь: ашкана чий — циновку, отгораживающую в юрте кухню от помещений, где хранятся запасы пищи; эшик чий — навесные двери, а также чыгдан, сумки, шкатулки.

Мои родители были чабаны, и жили мы в юрте у Иссык-Куля — там, кстати, самые большие заросли чия. Мама выделывала из него разные вещи, я ей помогала и научилась многим премудростям. Мне это теперь очень пригодилось...

Мастерица садится за стол, берет пучок золотистых тростинок и укладывает их ровным рядком, плотно одна к другой; затем, переплетая края ниткой, скрепляет их в одну циновку. Но это только начало, самое трудное впереди. Нурганеш берет тонкую булавку и легкими уколами намечает на каждой тростинке будущий узор. За едва различимыми точками я не могу уловить орнамента, но знаю, что он уже живет, существует — и не только в воображении художницы.

Теперь циновка снова разбирается на отдельные соломины, и на каждую — от точки до точки, виток за витком — наматывается нить с таким расчетом, чтобы, соединившись между собой, тростинки образовали строгий орнамент. Когда все соломинки будут оплетены, Нурганеш возьмет деревянный брусок — примитивный станок, к которому привязаны несколько шерстяных нитей с блестящими стальными гирьками на концах, и станет плотно укладывать тростинки, прикреплять их ниткой одну к другой, перекидывая гирьку.

— Эта циновка небольшая, и я закончу ее скоро, — говорит Нурганеш. — Я назвала ее тумарга, что означает талисман... Нить можно наматывать шерстяную, а можно шелковую. Раньше, помню, красили мы нитки из овечьей шерсти натуральными красками: оранжевый и желтый цвет дает, например, корень горной смородины. Сейчас же пользуемся химическими красителями. К сожалению, большие участки чия теперь распахивают. Нужно все же сохранить хотя бы часть их. Ведь чий — материал, известный в искусстве многих народов Востока...

Теперь мой путь лежит еще дальше на запад — в Таласскую долину. Здесь живет Асыл Ибраимова — одна из лучших мастериц шырдака — знаменитого киргизского войлочного ковра.

Состригши с овец руно.

Девушки стали его катать,

Ворсинки таскали они,

Волокна ссучали они,

Войлок сбивали они —

так в киргизском эпосе «Манас» повествуется о том, как мастерицы сбивали войлок для легендарного богатыря. Сложным и трудоемким был этот процесс (кстати, он не менялся на протяжении веков). Немало дней проходило, прежде чем овечья шерсть превращалась в прочный материал — основу многих бытовых вещей и предметов народного искусства. Из него делали юрты, сумки для хранения посуды, ковры. О киргизских войлочных коврах говорят, что они просторны, как степь, и ярки, как горный луг в пору цветения тюльпанов.

Есть два вида войлочных

ковров — ала кийиз и шырдак. Когда делают первый, цветной узор вкатывают в однотонную основу во время изготовления войлока. Рисунок при этом теряет четкость очертаний, становится мягким, расплывчатым.

Шырдак более ярок, его цвет и орнамент упорядочен и симметричен. Этот ковер встречается, пожалуй, чаще ала кийиза. Делают его и в наши дни методом аппликации. Войлок разных цветов укладывают в два слоя. На верхний слой наносят узор, затем по линиям рисунка разрезают этот «слоеный пирог» на кусочки, которые сшивают затем с таким расчетом, чтобы орнамент сложился из верхнего слоя, а фон — из нижнего. Шов маскируют цветным шнурком. Для прочности и тепла готовый ковер простегивают еще с одним слоем войлока. Классический вариант двухцветного шырдака — это ковер, у которого рисунок одной половины является зеркальным отражением узора другой его половины, с той лишь разницей, что орнамент и фон меняются цветами. Но наиболее красивы многоцветные шырдаки. Такой ковер требует от мастерицы безукоризненной точности, виртуозности и обостренного чувства цвета. Трафаретами обычно не пользуются, и каждый раз фантазия мастера рождает новое сочетание цветов и узоров.

Теперь отпала необходимость самим валять войлок — его делают на фабрике, причем самых разных расцветок. Старинное мастерство киргизских ковроделов также могло совсем уйти из сегодняшней жизни, не возроди его объединение «Кыял». Асыл Ибраимова из колхоза имени Чкалова в Таласской долине — одна из лучших мастериц «Кыяла».

Все комнаты в ее просторном доме устланы великолепными многоцветными шырдаками. Вот и сейчас хозяйка вместе со своей дочерью Нурипой, студенткой, приехавшей в родной дом на каникулы, заканчивает большой нарядный шырдак. Он уже почти готов, осталось только нашить по краям цветной шнурок. Асыл сноровисто работает толстой иглой. Глядя на миловидную, молодо выглядящую женщину, трудно поверить, что она мать одиннадцати детей.

Шить ковры Асыл научилась у матери, та, в свою очередь, переняла мастерство у бабушки Асыл.

— Я очень люблю создавать орнаменты, в которых звучат древние мотивы, — говорит мастерица. — Например, кайкалак — бараний рог — узор в виде завитка или спирали, или карга тырмак — когти вороны, на котором от одного основания отходят три выступа — своеобразный трилистник. К сожалению названия, да и смысл многих старинных орнаментов теперь утрачены, А в былые времена они помогали раскрыть замысел автора, его представления о мире. В них отразились и мечты о тучных отарах овец о быстроногих гривастых конях в них дымный аромат кочевий и свист охотничьей стрелы. Моя бабушка еще кое-что помнила об этом. Я очень рада, что наше рукоделие вновь стало нужным людям. Правда, старые мастера уходят, а молодежь теперь учится в школах, институтах разъезжается, как вот и мои дети. Но я верю, что маленькая Гюльсара — она сейчас ходит во второй класс — продолжит мое ремесло.

...Всего через несколько домов от Асыл, на соседней улице, живет Гюльшаир Алыбаева. Она выткет для юрты Манаса на своем домашнем самодельном станке — ормоке — узорные полосы боо. Ими по кроют пол, стены юрты, постелё Гюльшаир сидит на скамеечке в дальнем от входа углу комнаты, а из-под ее рук веером уходят натянутые, как струны, шерстяные нити. Поначалу за мельканием рук трудно уследить, и запоминается только последнее, заключительное движение: когда деревянным клинообразным клычем она прибавляет очередной слой к плотной, прочной тканой дорожке со строгим геометрическим орнаментом. Потом постепенно начинаешь различать отдельные движения мастерицы и инструментов: кюде — расширителя пряжи, адыргэ, разделяющего нити разного цвета, кюсюка, которым поднимают верхний слой нитей.