Журнал «Вокруг Света» №05 за 1962 год
Шрифт:
— Так что будем делать? — в двухтысячный раз спросил меня Старик. Алексея все почему-то звали Стариком, и это подходило к нему лучше любого имени.
— Давай будем думать, — ответил я в две тысячи первый раз.
Перед тем как спуститься к дому, Старик остановился поправить крепление на лыже. Несколько куропаток, обладавших при жизни замедленной реакцией, коченели в связке. Вечер делал снег синим, а камень на вершине — черным. Старик достал бутерброды. Они были завернуты в цветные оттиски фотографий из какого-то журнала. На фотографиях были пальмы, черные большеглазые ребятишки, лодки-сампаны. Мы долго рассматривали их, фотографии наводили на всякие мысли.
— А знаешь... — сказал Старик.
— Знаю, — ответил я.
И мы начали разговор, который долго уже обдумывали каждый отдельно. Мы живем на Чукотке. Я
Только потом я понял, что в тот вечер мы рассуждали как наивные младенцы. «Брести куда глаза глядят». Мы энергично разрабатывали варианты. Один был лучше другого, и все походили на перевернутые косточки домино: угадай, который нужнее. Нужна была цель. Наша идея стала здорово напоминать мыльный пузырь. Она отливала всеми цветами радуги и... висела в воздухе. Трагическая судьба мыльных пузырей была нам известна еще по опыту далекого детства.
...Две желтые папки попались мне на глаза случайно. Я прочел их содержимое взахлеб и, только перевернув последнюю страницу, заметил с удивлением, что переплеты у папок не из потемневшей кожи с бронзой, а из обыкновенных скоросшивателей и что нет в них истлевших пергаментов и карт с нарисованными от руки человечками. Вторая половина XX века неумолимо смотрела на меня входящими номерами писем и загогулинами резолюций. Содержание папок, однако, искупало все. «Дело №» — было напечатано на желтом картоне, а поперек шли карандашные надписи: «Переписка с заявителем Уваровым В. Ф.» на одной и «Переписка с заявителем Баскиным С. И.» — на другой. Стало до чертиков ясно, что именно в этих папках лежит плоть и кровь нашей идеи. Эпоха мыльных пузырей кончилась.
Мы изучали содержимое папок днем и ночью. Особенно приятно было изучать их ночью, когда снег переставал скрипеть за окнами и мыши начинали нагло шебаршить за обоями. Настольная лампа с понимающим видом заглядывала в бумаги, двустволки на стене хранили безучастное молчание... Переписка с заявителем Баскиным и переписка с заявителем Уваровым. Очень все это было интересно.
Две невероятные история
Папка с «делом Уварова» старшая по возрасту. Основу ее составляет первое объемистое письмо Уварова, все остальное только дополняет, уточняет и... запутывает.
В 1930 году Василий Федорович Уваров приехал на Чукотку в качестве одного из уполномоченных акционерного Камчатского общества. Должность его звучала для Чукотки несколько иронически — «лесозаготовитель». В погоне за редкими островными лесами Уварову приходилось довольно много ездить по Анадырю и его притокам и постоянно сталкиваться с местным населением. Необходимо помнить, что это были годы, когда советизация полуострова практически еще только начиналась. Вдоль берегов беспрепятственно бродили контрабандные шхуны с американскими товарами, кулаки все еще хозяйничали в тундре. Область к востоку от Колымы на всех картах считалась если не «белым», то уж во всяком случае достаточно «серым» пятном. В одну из поездок Уваров услышал легенду о том, что среди хребтов Анадырского нагорья имеется гора, почти сплошь состоящая из самородного серебра. Гора находится на небольшой речке Поповда, имеет незначительные размеры и носит название Пилахуэрти Нейка. Речка Поповда находится где-то в узле, сводящем вместе верховья Анадыря, Анюя и Чауна. Уваров дал телеграмму в Москву начальнику Геолкома и получил ответ: «Достаньте образцы на наш счет». Однако предпринятая Уваровым экспедиция окончилась неудачей: в пургу он отбился от каюров, потерял снежные очки и чуть не ослеп. Позднее Уваров отказался лично участвовать в экспедиции и, выдав проводникам подарки, попросил их привезти образцы в Анадырь. Оленеводы обещали приурочить посещение горы к сезонному циклу перекочевок, однако ко времени их возвращения Уваров вынужден был покинуть Чукотку и больше туда не возвращался.
Письмо было составлено как увлекательная кладоискательская история, с легким запахом блаженных времен кольтов, квадратных челюстей и таинственных злодеев в масках. Уваров собрал сведения
Но тут на сцену выступает вторая папка. Кандидат исторических наук Баскин обратил внимание на часто упоминаемые в записках землепроходцев слухи о серебре где-то к востоку от Колымы.
Это была уже своя, не менее увлекательная для любителей старины повесть. Знаменитые землепроходцы Елисей Буза и Лавр Кайгородец, Посничка Иванов и Иван Ерастов. Таинственное племя наттов, неизвестные сейчас названия рек, показания аманатов князца Шенкодея и шаманов Порочи и Билгея, племя «писаных рож», то есть людей с татуированными лицами, рассказы о неведомом яре, откуда серебро свисает «соплями», а сбивают его стрелами с костяными наконечниками. Все это было когда-то задокументировано, и мы сами могли убедиться в этом, достав сборник с опубликованными актами времен землепроходцев. Очевидно, удалым покорителям Сибири не пришлось в свое время найти серебро, и слухи о нем были забыты. Баскин не пожалел трудов и заново собрал и сгруппировал все древние сведения. По его мнению, серебро должно находиться в долине реки Баранихи, расположенной между Чауном и Колымой. Однако отправленный по этой заявке отряд не нашел ни грамма серебра.
Для нас важно было другое. Важно было то, что это было второе и независимое упоминание о залежах серебра в месте, близком к указанному Уваровым, и то, что здесь уже речь шла о реальном, увиденном в ушах и на одежде юкагиров серебре. Трудно поверить, чтобы землепроходцы спутали этот металл с каким-то другим.
Итак, снова серебро и снова в том же районе. Два независимых источника.
«Не тот ноне пошел романтик...»
А ведь раньше люди тоже слегка привирали, — сказал Старик.
— Даже больше, чем теперь, — тоненько поддакнул я.
Итогом прогулочной сессии явился конкретный план экспедиции. Мы понимали: одно только содержимое папок, давность времени, неизбежные искажения в передаче информации, разноголосица старых и современных названий рек — все это может привести к далеко ошибочным выводам.
Мы обратили внимание на то, что в качестве ориентира, близкого к горе, Уваров указывает озеро, «постоянно покрытое какой-то нетающей окисью». Возможно, Уваров просто не понял, что в данном случае речь шла об озере, постоянно покрытом льдом. Тогда это, несомненно, Эльгытгын, высокогорное нетающее озеро, как раз расположенное там, где сходятся верховья Анадыря, Чауна, Анюя и Баранихи, то есть всех связанных с серебряной загадкой рек.
Мы учли также, что трудно самодеятельной группе рассчитывать за короткое время обследовать обширный, в тысячи квадратных километров, горный район. Гораздо целесообразнее на первом этапе уделить время расспросу населения. Из нашего поселка вверх по Чауну, потом в район озера Эльгытгын, потом вниз по Анадырю — таков и будет маршрут «поперек всей Чукотки».
Личный состав экспедиции сформировался с подозрительной быстротой. Были два журналиста, призванные увековечить наши дела на страницах центральной и местной прессы, был старый товарищ по работе в геологических партиях, был знающий чукотский язык работник из красной яранги, но самой колоритной фигурой, конечно, оставался Старик. Он действительно был старше всех нас по возрасту. Зимовал на Тикси, был снайпером во времена Халхин-Гола, семь лет бродил по степям Монголии, остальное время делил между Москвой и Памиром, пока тревожный ветер приключений не занес его на Чукотку. Старик — кадровый военный, вторая его специальность — охота. Мы потихоньку завидовали его ста восьмидесяти сантиметрам и прямой, как лыжная палка, фигуре.