Журнал «Вокруг Света» №05 за 1986 год
Шрифт:
В конце деревни, перед бродом у въезда в заповедник, живут Байгазины. На крепком подворье два дома. В одном — молодые, в другом — глава семьи, Байгазин Миниахмет Хамматович. Хозяйство общее: под навесом — снегоход «Буран», мотоцикл, сепаратор; в загоне — коровы, овцы; штакетником огорожена пасека.
Миниахмет Байгазин работает лесником-бортевиком, имеет обход за Нугушем, двадцать квадратных километров. Там, в заповеднике,— 26 бортей, и все он должен содержать в порядке. Да личные борти, доставшиеся от отца, в глухих незаповедных лесах, далеко от Галиакберово.
С рассветом начинается рабочий день Миниахмета. В зной и стужу, в
За рекой совсем другой мир. Море света, море зелени. Прозрачные ручьи. На склонах гор настороженно молчит нехоженый лес, лишь на округлых, мягко очерченных вершинах он редеет, а в провалах и на затененных склонах дыбится темными волнами. Изредка сверкнет горная речка, мелькнет одинокая сторожка с копенкой возле или проплывет зазубренный утес, ощетинившийся мохнатыми елями. В дремучих зарослях бродят медведи, отсыпаются волки, таятся в тени ветвей рыси...
Густой парной воздух, слегка отдающий прелью, кружит голову медовушным хмелем. Где-то далеко громыхнет гром — и опять тихо вокруг и торжественно. Лошадь Миниахмета, утопая по брюхо в траве, бредет, протяжно вздыхая, знакомой дорогой. В вышине снуют невидимые глазу пчелы, и от их монотонного жужжания воздух кажется еще насыщенней и гуще.
Бортные поляны появляются неожиданно и в самых живописных уголках. Можно найти в лесу место, богатое медоносными травами, у воды, выдолбить великолепное дупло, оснастить его по всем правилам, а пчелы никогда не заселят его. Почему? Трудно ответить на этот вопрос. Возможно, в природе все проще и поведением пчел управляют более прозаические закономерности, не имеющие никакого отношения к красоте. Однако все «счастливые» борти Байгазиных расположены в живописных местах.
При объезде своих кварталов не минует Миниахмет огромную всхолмленную поляну меж гор. Стоят на ней, свободно и вольно, вековые сосны, разлапистые, с приплюснутой кроной. Сбоку над поляной нависает утес. Сафар Утар — название поляны. «Стоянка Сафара». Был такой бедный табунщик Сафар. Кочевал от пастбища к пастбищу с небольшим табуном лошадей, встречал и провожал солнце песней курая. Увидел он эту поляну, поразился ее красоте и сказал сам себе: «Остановись, Сафар!»
Найдет такую поляну бортник, выберет могучую сосну и примется долбить борть. Он еще не взял в руки ешкы — инструмент для окончательной отделки, а пчела уже вьется вокруг дупла. Заглянет внутрь, облетит, осмотрит, покружится возле летка. Принимает работу. Следом за ней прилетит другая, третья... Парами, в одиночку кружат пчелы вокруг борти и будут кружить до будущего года, пока она не подсохнет. А потом так же придирчиво осмотрят оснащение дупла, чтобы соты были от здоровой семьи, чтобы было чисто и никаких неприятных запахов. Вздумай бортник подняться к пчелам под хмельком, пропахший табачным дымом, в дурном настроении, озлобленный — изжалят немилосердно, никакая сетка не поможет.
Придет весна. Пробудится от зимней спячки лес. Выйдет на подлаз бортник и будет с волнением ждать. Заселят ли пчелы борть? Будет ли в этом году удача? Последнее слово за природой.
В начале прошедшего лета заморозки на Нугуше побили цвет липы и клена. Растительный мир Южного Урала богат цветковыми растениями, но бортевая башкирская пчела предпочитает всего несколько видов: клен, липу, дудник, дягиль, или, как его называют здесь, балтырган. Борть, что недалеко
Черные густые волосы Миниахмета чуть тронуты сединой. Мускулистые руки, шея. Овал лица слегка удлиненный. Взгляд изучающий, умный, дружелюбный.
В зарослях балтыргана свежие следы медведя. Трава примята, не успела еще распрямиться. Миниахмет спешился, походил в раздумье вокруг. Сорвал сочный трубчатый стебель дягиля очистил от кожицы, пожевал. Мальчишкой в войну почитал это за лакомство, медведям нравится и пчелам. И повеяло от терпкого кисловатого привкуса трудным военным детством, далекой историей родного края.
...Лет сорок назад в Галиакберово и окрестных деревнях прошел слух, что за сотню километров от этих мест, в Мелеузовском районе, объявилась «обетованная» земля. Будто бы там удобные пастбища, есть электричество и леса такие же медоносные, благодатные — не хуже, чем по берегам Нугуша. Кто принес этот слух — теперь уж не помнят, видимо, кто-то из местных, возвратившихся с войны.
Всю зиму только и разговоров было, что о переселении. Не сразу, не вдруг решались бортники и скотоводы.
Прощались с родными местами по весне на вершине утеса Такия Сусан, что взметнулся напротив деревни. Жадно окидывали взглядами крутолобые косогоры, покатые лощины, поросшие сосняком и липой. Высматривали за хребтами брошенные делянки с колодами и бортями, завещанными предками вместе с секретами древнего промысла. Тяжело покидать родные места. Поутру унес Нугуш тяжело груженные плоты...
А следующей осенью из Мелеузовского района пошли в Галиакберово письма. Земляки писали, что места действительно оказались хорошие. Но вот пчелы погибли, не прижились на новом месте. Между строк сквозила тоска по Нугушу.
Байгазины жили тогда в Калгасау, пятнадцать километров от Галиакберово. Хаммат, отец Миниахмета, работал плотником в артели леспромхоза, держал пятьдесят бортей. Дети подрастали, уезжали в город кто учиться, кто работать.
Был Хаммат известным человеком в округе. Ходил один на медведя, знал толк в лекарственных травах, но более всего был удачлив в бортничестве. Выдолбленные им борти всегда заселяли пчелы: умел без ошибки выбрать место. А для этого опыта одного мало — талант нужен.
Были у него столетние борти, меченные родовой тамгой — изображением скачущего всадника, самые счастливые среди прочих, каждый год давали пуда по полтора меда. За такую борть в голодное военное время можно было и корову купить, но Хаммат не продал ни одной. Берег. По ним острил глаз, точил вкус к красоте, без понимания которой нет удачи в промысле бортника.
Старым себя не чувствовал. Во время обхода бортей он преодолевал сорок километров в оба конца. Но одна мысль не давала покоя: умрет он и кончится с ним родовой промысел, умрет опыт, собранный многими поколениями по крохам. Не нуждались дети в его знаниях. А ведь в лесу выросли, одной с ним красотой любовались. А может, и не любовались вовсе? Смотрели и не видели. Такое бывает, когда только глазами смотрят, а не сердцем.