Журнал «Вокруг Света» №06 за 1978 год
Шрифт:
— Подумай, стоит ли, — говорит Доминго, которому не надо ничего объяснять.
Он стоит, любовно положив руку на выпуклый капот, словно щупая пульс у мотора.
— Интересно, что он об этом думает...
Доминго всегда считал «фарго» живым существом.
Это произошло само собой, поскольку и я и он знали, что это должно произойти. Я все рассчитал: как сделаю вид, что колеблюсь, какое сострою лицо. Но он бросился в драку без подготовки, он больше не мог сносить безумной игры. Двадцать тонн нависли надо мной, как таран. Я ускользнул. Теперь главное было — не дать ему обойти «фарго» хотя бы на колесо. Для этого надо чувствовать машину продолжением самого себя, ощущать падалью биение пульса. Мы мчались бок о бок. Коррида! Матадор увертывается от нацелившейся
Минул месяц. Смерть прочно поселилась на дороге. Потери были одинаковы с нашей и с их стороны. Не было упущено ни единой возможности. Мы охотились за фашистами, фашисты охотились за нами. На войне как на войне.
Война начиналась каждое утро все дни недели, кроме воскресенья, я продолжалась х четырех часов утра до семи вечера — фронтальной атакой, разведкой боем, с засадами и отступлениями. У тальянцев преимущество в массе и сплоченности; наши ловкость, владение скоростью, знание дороги и ее хитростей не могли уравнять шансы. Главное, чего нам не хватало, — это желания убивать. У них оно было.
В общей сложности цифры дошли до двух десятков убитых с обеих сторон. Но они не собирались останавливаться.
Здесь уж не шла речь о том, чтобы обмануть или перехитрить. Кое-кто из наших стал запивать. Женатые били жен. Я старался уравновесить их поведение нежностью к Росите. От этого ей было тяжелее умирать. Однажды, почувствовав себя лучше, Росита сказала мне:
— Теперь я знаю, что значит любить.
Я по глупости отнес это на свой счет. Потом я понял, что это было сказано вообще. Просто Росита открыла для себя самую изысканную форму свободы — нежность.
Только вот ведь: ей надо было очень постараться не умереть в двадцать лет.
Три дня спустя незадолго до полудня ко мне подошли в порту и сказали, что соседи отвезли ее в больницу.
— Она просит, чтобы ты поторопился. Но врач считает, что это еще не так скоро.
— Спасибо, друг.
Доминго отправился со мной.
— Так мы доберемся быстрее, — пояснил он. Что он имел в виду? У меня не было времени на раздумья. Я вскочил в кабину и врубил полный газ.
Обычно Доминго засыпает на подъеме, едва я завожу мотор. Но это не тот случай. Над дорогой стояло непроглядное облако пыли, я влетаю в него, раскрыв рот и жадно ловя остатки кислорода. Росита умирала один только раз. Но сознание важности рейса ни чуточки не поможет, равно как и все мое умение: шлейф пыли слишком густой. Ничего не поделаешь, придется плестись на скорости пятнадцать километров в час. Сигарета за сигаретой двадцать минут подряд до ожога губ. В кабине из-за пыли подняты стекла, воздух посинел от дыма, дышать нечем. Доминго окончательно отказался от сна. И то верно: сейчас рано, он и не работал еще. Очень хочется поговорить о наболевшем, о тяжести, давящей на грудь, но мы не знаем таких слов и потому молчим.
Ради того, чтобы взять в руку ладонь моей девушки, назвать ее нежным именем цветка, чтобы помечтать, как она вернется на грузовик и мы начнем новую жизнь вчетвером — Доминго, «фарго», она и я, и улыбнуться, если удастся, — ради этого прощального праздника я должен спешить.
Облако опадает, словно прибитое гигантской дланью, — мы въезжаем в предгорье. Дорогу с прилежанием школяров, высунувших от усердия язык, забили «фиаты» —
— Давай! Давай! — кричит Доминго, испуская смешок.
Дорога должна вскоре обогнуть выступ и прижаться к скале правой стороной. Если тот засечет, максимум, что он сможет сделать, — придавить меня к стенке. Полбеды, словом. Дорого бы я отдал сейчас, чтобы сузить хоть на сантиметр свою тележку. Сжаться. Стать червяком. Вот так. Удалось, отвоеван кусок жизненного пространства. Попробовать еще немного? Проклятая игра в кошки-мышки захватывает целиком, если ставкой в ней — твоя жизнь.
Кабины вровень. Парень поворачивает в нашу сторону удивленную физиономию, обильно политую потом. Мы словно поссорившиеся хозяйки, столкнувшиеся у подъезда и не знающие, то ли поздороваться, то ли обрушить друг на друга поток проклятий. Увы, изо рта у него вылетают ругательства, мне даже не требуется звук, я улавливаю по движению губ — столько раз его приятели произносили их по нашему адресу. Затевать разговор не имеет смысла. Его напарник плюет в нашу сторону.
— Пожалуйста, синьоры! — надрывается Доминго. — Лазарет! — Подумав секунду, он добавляет для вящей убедительности: — Полиция!!
Водитель в ярости крутит головой. Доминго меняет пластинку. Он оглядывается назад, изображает ужас на лице и кричит по-испански:
— Колесо! Колесо отвалилось!
Тот понял. Понял, что его хотят взять на пушку. Он понял, что ему хотят зла, и оскаливается, как немецкая овчарка. Потом прижимает меня влево. Я откидываю Доминго на сиденье, свешиваюсь на правую сторону и ору, путая иностранные языки:
— Камарад! Финита ла гуэрра! Война окончена!
Он смотрит на меня тяжелым взглядом. Нечего ему вкручивать мозги, он прекрасно знает, что войны никогда не кончаются, во всяком случае, не так. «Фиат» сдвигается еще левее. Но в этом месте мне не страшно, приятель, дорога расширяется, да и на такой скорости у тебя этот фокус не получится, по крайней мере со мной. Я ведь налегке, без груза, удар по педали газа, мотор взрывается бешеным ревом и — прощай, приятель, пиши письма, а насчет «война окончена» — поговорим, когда соберем урожай!
Да, но их еще девять штук впереди. Голосом Карузо — не моему «фарго» тягаться в звонкости — «фиат» подает знак, что его обошли. Я вижу, как остальные выруливают на середину, оставив справа и слева ровно столько места, чтобы проехал велосипед. Второй раз мне не удастся повторить трюк.
Ну как им сказать, что сегодня я не играю, что я налегке! Из глаз брызгают слезы бессильной ярости. Вы не имеете права, я не за себя, там ведь Росита... Что вам, мало смертей со дня вашего проклятого появления? Мерзавцы, ах, мерзавцы! Она не будет ждать, она умрет без меня, пока я топчусь тут за вашими спинами. Пропустите меня на секунду, больница у самого въезда в Каракас, вот увидите, я не вру.
Десять километров в час.
— Брось сигналить, — говорит Доминго. — Я сейчас с ними поговорю, надо объяснить.
Он спрыгивает наземь. Дорога круто поднимается — именно в этом месте они угробили Бормиеро, а тот был с грузом.
Все случилось очень быстро. Старый Доминго нагоняет впереди идущего и вспрыгивает к нему на подножку, что-то кричит, потом всовывает голову в окно. Мощная рука откидывает его назад. Доминго падает навзничь, встает, поворачивается ко мне и разводит руками. Ничего, он попробует еще раз, проказник-мальчишка, которому скоро стукнет шестьдесят. Он снова догоняет «фиат».