Журнал «Вокруг Света» №07 за 1982 год
Шрифт:
История родной деревни Ананда типична для многих маврикийских селений. После отмены рабства в прошлом веке африканцы-рабы покинули плантации и переселились к морю, в города. Властям пришлось вербовать безземельных крестьян в Индии — тогда тоже английской колонии.
Индийцы-рабочие, много лет отказывая себе во всем, приобретали небольшие клочки земли и селились вблизи сахарных поместий. Так появились на Маврикии деревни, жители которых старались сохранить образ жизни, который их предки вели в Индии. Крестьяне не могли прокормиться плодами своего труда и вынуждены были подрабатывать
Деревня, куда мы приехали, протянулась с севера на юг двумя параллельными улицами. С одной стороны ее ограничивает шоссе, идущее на Магебур, с другой — холм, склоны которого покрыты сахарным тростником, а вершина зеленела остатками леса и кустарника. У подножия холма поблескивало водохранилище. На ровной улице глаз не мог остановиться ни на индуистском храме, ни на мечети, ни даже на здании базара — здесь ни того, ни другого, ни третьего в отличие от большинства маврикийских деревень не оказалось.
Тем не менее деревня имела привлекательный вид: совсем крошечные, но тщательно ухоженные сады. У колонки терпеливо дожидались очереди женщины и дети с ведрами.
Только что прошел дождь, листва деревьев блестела яркой зеленью. Влага не принесла прохлады, с асфальта поднимались тонкие струйки пара, было душно.
Нас встретили мать Ананда и его дядя — преподаватель языка хинди в здешней начальной школе, невысокий худощавый человек лет за пятьдесят. Он серьезно, по-учительски смотрел на меня и Ананда сквозь очки с толстыми выпуклыми стеклами.
— Дядя знает немного русский,— сказал Ананд, когда мы сели на веранде.
Видно, поняв, о чем идет речь, дядя сказал по-английски:
— Да, я когда-то начинал учить русский, но забыл много слов... Мой сын учит русский язык на курсах в Обществе дружбы «Маврикий—СССР», он хочет учиться в Москве, как Ананд...
Я заметил, что большинство индо-маврикийцев, владея разговорным французским и английским, знают язык своих отцов; это может быть хинди, маратхи или тамильский. И все, конечно, говорят по-креольски.
— Это так... В начальной школе обязательны английский и французский, а хинди и другие восточные языки изучают факультативно, после основных уроков. Но многие ребята бросают учебу очень рано, так что их знания поверхностны. Даже по-французски умеет читать только сорок процентов населения... Знаете, на улице все говорят по-креольски, этот язык очень сильно отличается от литературного французского, дома, скажем, на хинди, а пришли в класс — все предметы по-французски. Дети далеко не все понимают, родители им тоже не очень могут помочь, а потом нужно зарабатывать — так и бросают школу, мало чему научившись.
Беседа касалась то одной, то другой темы. Речь зашла о деревне.
— Здесь живут представители всех общин острова,— сказал Ананд,— креолы большей частью ремесленники: каменщики,
У нас,— продолжал Ананд,— легче получить работу подростку или женщине. Им платят меньше, они не могут постоять за себя, и это выгодно нанимателю. За два дома от нас одна автомастерская, там ремонтом занимаются четырнадцатилетние мальчишки. Они ушли из школы, чтобы работать почти бесплатно. Формально считаются учениками слесарей. Им еще повезло: они приобретают профессию и приносят домой полсотни рупий в месяц.
К веранде подошел высокий молодой человек в пестрой тенниске и неопределенного цвета джинсах — друг Ананда. Через несколько минут дядя-учитель простился — ему нужно было идти на занятия. Парни предложили посмотреть на водохранилище — гордость деревни.
Друг Ананда — его звали Деви,— видно, не был уверен в своем английском, он не вступал в разговор и только, когда мы шли к водохранилищу, сказал, тщательно подбирая и медленно выговаривая английские слова:
— Я видел по телевидению Олимпиаду в Москве, мне очень понравилось. Я член молодежного спортивного клуба. Мне Ананд рассказывал о спорте в Советском Союзе. Я хотел бы почитать об этом...
— Какими видами спорта вы занимаетесь?
— У нас есть футбольная команда, проводим соревнования по волейболу.
По счастью, в Кюрпипе у меня была олимпийская литература, и я обещал ее завтра же послать.
Мы вышли на окраину деревни и по дороге, обсаженной сахарным тростником, направились к водохранилищу.
— Видите, развалины виднеются среди эвкалиптов? Это бывший сахарный завод. Давным-давно он прекратил свое существование. Только моя мать помнит, как он работал. Вокруг были не только сахарные плантации, но и земли, непригодные для тростника. Там росли алоэ, акации и фруктовые деревья — сливы, а также гуайява, хлебное дерево и манго. Непригодные для посадок тростника земли разделили на участки. Так в начале столетия родилась наша деревня,— объяснял Ананд.
Мы подходили к водохранилищу. Дорога уперлась в железные ворота, возле которых был небольшой домик. После коротких переговоров со сторожем — он вышел к нам в сопровождении рыжей собаки — открылись ворота, и мы прошли к дамбе.
— Обратите внимание на эти деревья с гигантскими листьями,— Ананд показал на рощу между дамбой и холмом.— Это равенала, ее родина — Мадагаскар. Она называется «дерево путешественников». Видите, как листья расходятся веером от ствола. В основании каждого листа долго сохраняется дождевая вода. Если нет поблизости ручья, всегда можно напиться.