Журнал «Вокруг Света» №08 за 1989 год
Шрифт:
На одном из многочисленных могильников бассейна Онгингола я нашел большую серую гранитную плиту, покрытую художественным орнаментом в византийском стиле. Наличие этого орнамента еще раз свидетельствует о том, как велико было в древние времена влияние Греции и Монголии.
Вблизи зимовки экспедиции в истоках Онгингола нами были обнаружены обширные развалины, известные у окрестных монголов под названием Олунсумэ, то есть «много храмов», смотревшие на ущелья Хангая, на его седые вершины, стерегущие усыпальницы великих ханов.
К востоку от Олунсумэ, вниз по долине того же Онгингола на расстоянии около 15—20 верст непрерывной каменной цепью тянутся керексуры. Среди этого обширного кладбища поднимается очень интересное обо. На восточном склоне молитвенного холма стоит каменное
Каменную фигуру называют Саган-ушхай — «белая старуха», и молятся ей, почитая за доброго гения. Неподалеку от этой часовни среди голой степи стоит вторая, подобная же фигура женщины в одежде скифов с необыкновенной прической. Эту фигуру называют Хира-ушхай — «черная старуха», и боятся ее, уверяя, что если кто-нибудь посмеет дотронуться до нее, то немедленно разразится сильнейшая буря, которая причинит много бед окрестному населению — их скотоводческому хозяйству.
По мере нашего продвижения к югу становилось теплее, радостнее. С мыслью о скором приходе на Орокнор, на котором мы все предполагали встретить настоящий весенний «птичий базар», мы не расставались, она нас не покидала. По этому поводу каждый из нас, причастных к орнитологии или просто к охоте, строил себе те или иные предположения, предавался тем или иным иллюзиям. Но едва мы окунулись в пустыню Гоби, едва встретились тут с моим старым приятелем Чимыт Доргже, уважаемым всем окрестным населением, как должны были, во-первых, ненадолго остановиться, во-вторых, отчасти изменить план наших работ, вернее, их расширить, и в-третьих, разделить на две части наш большой, в двадцать вьючных верблюдов, караван. Одна из этих частей каравана была всецело поручена мною орнитологу экспедиции Е. В. Козловой и направлена на Орокнор с целью производства там наблюдений над весенним пролетом птиц и пополнением орнитологической экспедиции, равно и изучения самого озера, до промеров глубин и сбора озерной водной фауны включительно. 29 марта она повела свой караван к северному подножью Ихэбогдо.
Другая же часть каравана и сотрудников экспедиции во главе со мною осталась во владениях Чимыт Доргжэ и, как в самом начале путешествия, углубилась в земные недра.
На этот раз целью нашего исследования явился не человек в своем прошлом, а ископаемые остатки позвоночных в форме безрогого носорога, жирафа, гигантского кабана, какого-то рогатого животного, крупных и мелких форм грызунов. Добытый материал — превосходной сохранности, что надо приписать мерзлоте красной глины, его хранящей. Но зато та же мерзлота местами причиняет и минус: там, где происходили обвалы, оползни речных берегов, «гнезда ископаемых» разрывались на части, и тогда дробились не только кости, но и твердые как камень зубы ископаемых. Мы находили, между прочим, зубы раздробленные, словно стекло.
В предстоящем июне месяце палеонтологические раскопки я временно оставляю в ведение моих спутников, сам же налегке еду сначала на озеро Орокнор для ознакомления с результатами работ партии Е. В. Козловой, а через недельное там пребывание — и далее на юг, в низовья Эцзингола, в мой родной мертвый город Хара-Хото, где уже велись и вновь ведутся раскопки южным отрядом моих сотрудников во главе с моим другом, старшим помощником С. А. Глаголевым...»
В Xapa-Хото П. К. Козлов прибыл вместе со своими спутниками 21 июня, на заре, когда вблизи лагеря С. А. Глаголева, трепеща крыльями, кричал фазан. В 7 часов утра было уже 19,5 градуса, а к часу дня жара достигла 35,9 градуса. В раскаленном воздухе повисла дымка, а небо укрыли перистые облака. К вечеру стало едва ли прохладнее, но зато вовсю донимали комары.
27 июля, находясь уже на урочище Холт, Петр Кузьмич снова возвращается мыслями к цели своей жизни. В своем дневнике он записывает:
«...Все мы чувствуем, что наше путешествие приближается к концу. Большинство сотрудников, если не все, рады окончанию странствования... Рад и я, но вместе с тем мне жаль расставаться с Центральной Азией, с Монголией. Если бы было возможно слетать на аэроплане в культурные центры родной и любимой моей страны, пожить
Вернувшись в 1926 году из Монголии, Петр Кузьмич некоторое время пробыл в Ленинграде в своей квартире на Смольном проспекте, в доме 6. Там он привел в порядок материалы экспедиции, подготовил краткий отчет. Летом же следующего года выехал для отдыха в Сочи. Уже будучи в шестидесятичетырехлетнем возрасте, Петр Кузьмич задумывает новое путешествие, о котором в письме делится с Елизаветой Владимировной: «Сочи. 15 августа 1927 г. Сегодня долго держал в руках стоверстную карту: мой маршрут и предстоящая работа мне ясны. Чувствую, что все внимание и деятельность экспедиции будут сосредоточены на районе верховьев Янцзы-цзяна... Может случиться так, что часть экспедиции займется съемкой реки Янцзы (начало ей я положил сам), в то время как другая часть будет работать и проживать в столице Тибета. Конечно, все эти предположения в «проект» не войдут, но они должны жить среди нас... когда я мысленно так близко подхожу к Тибету, мне представляется, что он не уйдет от нас!»
Еще позднее, в октябре 1933 года, он напишет председателю Географического общества СССР Ю. М. Шокальскому: «Дорогой Юрий Михайлович, как я был бы счастлив сидеть теперь на протяжении нескольких лет в стране лам и монастырей, с одной стороны, и дивной величественной природы Тибета, с другой. Много, много нового можно было там добыть и для музеев, и для самого Географического общества...»
И вот этой, главнейшей цели своей жизни — достижения Тибета и Лхасы — это цели по независящим от него обстоятельствам путешественнику не дано было достичь.
И. Вишневская
Не боится блеска Солнца и Луны...
Подарок фараона
В одной из центральных газет не так давно промелькнуло сообщение, переданное из Турции. В нем шла речь о новых археологических раскопках на Анатолийском плоскогорье, где некогда существовало могущественное государство хеттов. В заметке, в частности, говорилось: «Служитель музея показал нам в главном храме необычного зеленого цвета камень в форме куба. Поверхность его гладко отполирована, на ней абсолютно нет трещин, тысячелетия не оставили на ней никакого следа. На ощупь она удивительно теплая по сравнению с окружающими камнями. О назначении странного монолита можно только гадать. Служитель объяснил, что его привез в подарок египетский фараон Рамсес при подписании Кадешского мирного договора, текст которого нашли именно здесь. Раскопки хеттских городов продолжаются...»
Итак, речь идет о прекрасно сохранившемся камне, которому несколько тысячелетий. Ведь царство хеттов закончило свое существование около 1200 года до нашей эры. Почему же камень не тронуло время? Почему на него не подействовали ни холод, ни жара, ни влажность, ни другие разрушающие факторы? Или камень, обработанный рукой человека, лучше сохраняется? Вопросы, заданные журналистом и оставшиеся без ответа, волновали и продолжают волновать меня. Несколько десятилетий изучала я археологические находки как в нашей стране (Крым, Узбекистан, Сибирь, Урал, Казахстан), так и за ее пределами — в Мексике, Перу, Греции, Румынии, Болгарии, чтобы найти ответ на этот и другие вопросы.