Журнал «Вокруг Света» №10 за 1960 год
Шрифт:
Отправляя его в наряд, старший лейтенант Морозов строгим глуховатым голосом сказал:
— Последний раз за время службы заступаете, Касьянов, на вахту мира по охране государственной границы.
Да, последний раз. Три года — как один день. Быстро бежит время.
Под утро, когда чуть забрезжит рассвет, он вернется на заставу, доложит, как обычно, старшему лейтенанту, что нарушения границы не обнаружено (последнего лазутчика здесь задержали одиннадцать лет назад), и сдаст старшине автомат.
Зашуршали камни. Из темноты вынырнул Кравчук. Служить на границу он
— В такую ночь только черти не спят, — проворчал он. — Неужто ворог через Пяндж переплыть сможет?
— Враг есть враг, — шепотом ответил Касьянов.
— А как же, — охотно согласился Кравчук, — его в двери ожидаешь, а он в окно.
Втайне Касьянов сожалел, что за три года службы не было случая отличиться, что ни разу не встретился он с врагом лицом к лицу, не зажал его мертвой хваткой своих тяжелых мускулистых рук. Что скажут те же односельчане, когда он вернется...
Они шагали по неровной мокрой тропе. Шли молча, налегая грудью на упругий ветер.
— Сейчас Волчья тропа. Не поскользнись, — предупредил Кравчука Касьянов. — Пойдешь верхней тропой, она безопаснее; я нижней, там немного... ползком надо.
Возле овринга тропа делилась надвое. Одна, узенькая, двоим не разойтись, виляла в густом кустарнике, прыгала с камня на камень, ломалась на крутых поворотах, тоненькой змейкой опоясывала отвесные стены скал, карабкалась на их гребни и осторожно, зигзагами спускалась вниз к самому Пянджу. Другая, пошире, была перекинута через гору коромыслом. Идти второй тропой было и легче и безопаснее. У кишлака тропы сплетались.
Кравчук продвигался медленно, цепляясь за выступы скал, опасаясь, как бы невзначай не разбить голову о камни. Касьянов бесшумно юркнул в кусты и пошел по узенькой тропке, которую пограничники называли «акробатическим канатом», пошел уверенно и легко.
Идти ночью по тропе в полшага шириной, зная, что рядом двухсотметровая пропасть, — занятие не из приятных. Особенно глубокой осенью или зимой, когда тропа покрывается слоем льда, а неистовый ветер швыряет в глаза слепящую, перемешанную с песком снежную пыль. Неверное движение, одна малейшая ошибка — и стремительный полет на выступающие из воды каменные клыки. Касьянов не был трусом, но когда ему приходилось идти Волчьей тропой, у него не раз замирало сердце. А когда «акробатический канат» оставался позади, оно радостно стучало, словно и правда после выполнения циркового номера.
Но он верил, что все обойдется и на этот раз. Во что бы то ни стало он пройдет и сейчас этот путь, будь тот даже в десять раз длиннее и опаснее. На протяжении трех лет Касьянов выходил победителем из этого безмолвного поединка с горами.
В самом крутом и узком месте пришлось ползти ящерицей. Окоченевшие пальцы отказывались сжимать автомат. Хотелось закурить, хотя бы раз-другой затянуться горьким махорочным дымом. И вдруг, точно почуяв беду, защемило сердце. Касьянов знал: в такие минуты, когда тобой овладевает беспричинная
Внизу, скрытый туманом, гулко и протяжно клокотал Пяндж. Касьянов долго не мог привыкнуть к этой реке. Пяндж, словно необъезженный конь, дик и своенравен. Он пенится на подводных скалах, разбивается о каменные лбы, поднимает игривые фейерверки брызг и, споря с ущельем, бешено несется на простор долин, ворочая тонные глыбы. Могучая, суровая и красивая река. Она, как человек, сильно и жадно любит свободу. И горы, страшась ее дикой ярости, разжимают свои тиски, расступаются.
Увесистый обломок скалы, чиркнув рядом с головой и выбив сноп ярких искр, полетел вниз, а через несколько секунд раздался, как вздох, далекий глухой всплеск. Касьянов вздрогнул и насторожился. Зашуршали, осыпаясь, камешки. На верхней площадке, куда, поворачивая, взбегала тропа, по-видимому, кто-то был.
Своему здесь в это время делать нечего. Касьянов сжал автомат.
Может быть, ветер? Эта мысль немного рассеяла его подозрения.
Но тут он снова услышал шум падающего камня, уже ближе к спуску с площадки. Кто-то, торопясь, шел ему навстречу. Напрягая слух и всматриваясь в светлеющую муть тумана, Касьянов попятился к выступу скалы, который был от него в пяти-шести метрах и мог послужить удобным укрытием. Возможно, рассуждал он, это таджик, житель одного из местных кишлаков. Но почему он пошел не верхней, безопасной тропой, а избрал извилистый и крутой овринг? Зачем ему понадобилось в полутьме карабкаться по этим скалам и рисковать жизнью? И куда этот человек пойдет в такую рань?
Только сейчас Касьянов заметил, что небо над головой посерело. Близился рассвет. Неужели чужой? Тумак, оседая, стал нехотя отступать, цепляясь за кусты, росшие на почти отвесных стенах скал. Как из дыма, сначала неясно, огромным комом, потом рельефнее вырисовывалась фигура человека. За спиной незнакомца горбился рюкзак, в правой руке он держал толстую палку. Всем своим обликом он напоминал альпиниста или геолога. Высокий, стройный и, видно, физически сильный, он уверенно шел по узкому карнизу овринга. Незнакомец приблизился уже настолько, что Касьянов видел его лицо, совсем молодое, бронзово-смуглое и красивое.
— Стой! Кто идет? Пропуск! От неожиданности незнакомец выронил палку, и она упала в пропасть, а сам он как-то откинулся, точно его сильно толкнули в грудь.
— Свои, — ища глазами пограничника, выдавил он. И вдруг засмеялся:
— Вот дьявол! Как напугал! Из-за укрытия Касьянов видел, как беспокойно с камня на камень перебегали глаза «геолога». Левой рукой он вытер капельки пота на лбу и, все еще смеясь, исподлобья, настороженно смотрел на выступ скалы.
— Пропуск, — повторил Касьянов.