Журнал «Вокруг Света» №10 за 1994 год
Шрифт:
— Полностью. — Хаусман остановился у двери. — Когда мы сможем услышать новости о... деятельности?
Драгомилов на минуту задумался.
— В конце недели. Расследование в данном случае чистая формальность. Операция несложная. Мои люди на месте. До свидания.
Глава II
Неделю спустя, после полудня, у подъезда конторы «С.Константин и К°» остановилась машина. В три часа из своей конторы появился сам Сергиус Константин, до машины его сопровождал управляющий, которому он
Он только один раз остановился купить газеты у мальчишки, отчаянно кричавшего: «Экстренный выпуск!» И не тронулся в путь, пока не прочел заголовки и короткую заметку о новом грубом беззаконии анархистов в пригороде и смерти шефа полиции Мак-Даффи. Когда, положив газету возле себя, он тронулся с места, лицо его было спокойно и преисполнено достоинства. Созданная им организация работала со своей обычной четкостью. Расследование проведено, приказ отдан, и Мак-Даффи мертв.
Улыбка скользнула по его губам при мысли о ликовании группы Кэролайн Уорфилд — тех самых террористов, которым не хватило мужества самим уничтожить Мак-Даффи.
Лифт поднял Константина на последний этаж большого дома, он нажал кнопку. Молодая женщина, открывшая дверь, бросилась ему на шею и, расцеловав, засыпала восторженными русскими уменьшительными именами, а он в ответ называл ее Грунеи.
Груня была крепкой русской блондинкой, не лишенной тех здоровых цветов, которых недоставало ее гостю.
— Вам бы следовало предупредить меня по телефону, — с упреком говорила она, и ее английская речь была совершенно без акцента, совсем как у гостя. — Меня могло не быть дома. Вы появляетесь так редко, что я не знаю, когда и ожидать вас.
Он удобно уселся среди подушек на просторной кушетке у окна, положив рядом вечернюю газету.
— Ну, Груня, родная, ты не должна отчитывать меня, — сказал он, глядя на нее с нежной улыбкой. — Я же не принадлежу к числу несчастных питомцев вашего детсада, а потому не позволю тебе приказывать. Я приехал в надежде застать тебя, да к тому же, хотелось опробовать новую машину. Не хочешь немного со мной прокатиться?
Она покачала головой:
— Не сегодня. В четыре я ожидаю гостя.
— Учтем, — он посмотрел на часы. — Кроме того, я хотел бы знать, вернешься ли ты домой к концу недели. Без нас обоих Эдж-Мур чувствует себя одиноко.
— Меня не было три дня, — поджала она губы. — А вы, как сказала Гроссет, не были там целый месяц.
— Я был очень занят. Но теперь собираюсь отдохнуть целую неделю. Примусь за чтение. Между прочим, с чего это Гроссет понадобилось сообщать, что меня не было месяц?
— Занят, этот мучитель занят, очень похоже на вас. — Она рассмеялась и погладила его руку.
— Ты приедешь?
—
— О! Это он, не так ли? Один, полагаю, из ваших длинноволосых социалистов?
— Нет, из коротковолосых. А вообще-то вам следовало быть осведомленнее и не повторять одну и ту же шутку. Ни разу в жизни не видела длинноволосых социалистов. А вы видели?
— Нет, но я видел, как они пьют пиво, — заявил он.
— А вот за это вас накажут, — она схватила подушку и угрожающе пошла на него. — Сейчас я дурь-то из вас выбью, как говорят мои ребятишки. Вот вам! Вот! Вот!
— Груня! Я протестую! — вскрикивал он между ударами. — так не годится. Нельзя так неуважительно обращаться с братом твоей матери. Я же уже старый...
— Ох! — развеселившаяся Груня, отбросив подушку, взяла его руку и посмотрела на пальцы. — Подумать только, ведь эти пальцы разрывали пополам колоду карт и гнули серебряные монеты.
— Теперь это все ушло. Они... совсем ослабли.
Она положила руку на его бицепсы.
— А ну-ка, напрягите их, — приказала она.
— Я... я не могу, — промямлил он. — Эх! У-у! Вот самое большее, на что я способен.
— Напрягите крепче! — крикнула она, топнув ногой.
Константин, сдавшись, подчинился, и по мере того, как бицепсы надувались под ее рукой, румянец восхищения заливал ее лицо.
— Как сталь, — прошептала она. — Но только живая сталь. Я бы погибла, если бы вы обрушили эту силищу на меня.
— Тебе следует об этом помнить, — ответил он, — и ценить, что в пору, когда ты была крохой, я никогда тебя не шлепал.
— Ах, дядя, а разве вы поступали так не потому, что ваши нравственные убеждения не допускают шлепков?
— Верно, а если кто-нибудь и колебал эти убеждения, так это ты, особенно в возрасте от трех до шести лет. Груня, дорогая, мне не хочется оскорблять твои чувства, но любовь к правде вынуждает сказать, что в ту пору ты была варваром, дикаркой, зверушкой из джунглей, настоящим волчонком, не признавала никакой морали и не умела себя вести...
Угрожающе поднятая подушка заставила его замолчать и торопливо прикрыть руками голову.
— Осторожно! — вскрикнул он. — Судя по твоим действиям, теперь я замечаю одно-единственное различие — ты превратилась в зрелую волчицу. Тебе двадцать два, да? И, ощутив свою силу, ты начинаешь пробовать ее на мне.
Вновь обрушилась на него подушка. Остановилась Груня в самый разгар битвы, смеха и отфыркиваний, когда вошла девушка с самоваром и нужно было накрывать на стол.
— Одна из питомиц твоего детсада? — спросил он, когда служанка вышла.