Журнал «Вокруг Света» №10 за 2007 год
Шрифт:
Сладкий вкус победы
Распустив в Боровске по домам главные силы, в конце ноября 1480 года великий князь с сыном, братьями, воеводами и двором вернулся в столицу. Последовали молебны и церемонии, впрочем, не особенно помпезные — наступил Рождественский пост. Значимость случившегося осознавали многие: послышались даже предупреждения «добрым и мужественным» от «безумия несмысленных», те ведь «похвалялись», что именно они «своим оружием избавихом Рускою землю» — смиренному христианину так думать не полагалось. Значит, настолько высоко поднялось чувство собственного достоинства, гордости за сопричастность великой победе. Отгремели пиры, получили обещанные придачи братья державного князя — Андрей Большой и Борис. Особые же радости выпали Ивану III: к весне пришла весть, что Ахмат убит, а в октябре 1481-го супруга подарила ему третьего сына, Дмитрия. Но были и следствия, отозвавшиеся через несколько лет, а порой — через десятилетия.
Что осталось за спинами победителей 1480 года? Почти 250 лет зависимости — когда тяжелейшей, когда более умеренной. В любом случае ордынские нашествия и огромные оброки повлияли на развитие средневекового города в Северо-Восточной Руси, изменив
Существовали и практические следствия: две русско-литовские войны в конце XV — начале XVI века более чем на четверть уменьшили территорию Литвы и раздвинули границы России. Не менее весомый результат принесла и восточная политика — с 1487 года в течение почти 20 лет московский государь «сажал из своей руки» ханов на трон в Казани. Окончательно подчинилась Вятка, и на исходе столетия прошел первый «московский» поход за Урал. Как бы между делом в 1485 году в состав государства вошло Великое княжество Тверское (его князь бежал в Литву). Под полным политическим и военным контролем Москвы находились Псков и Рязанское княжество. Последняя треть XV века — время экономического подъема страны, эпоха становления суверенного Российского государства: в феврале 1498 года по решению Ивана III на «великие княжения» (Московское, Владимирское и Новгородское) был венчан в качестве его соправителя и наследника Дмитрий-внук, сын умершего в 1490 году великого князя Ивана Молодого. С тех пор верховная власть передавалась по наследству и единственным источником ее легитимности являлся правящий монарх. Истоки России как государства, уходящего из Средневековья в раннее Новое время, лежат в стране, обретшей себя после событий 1480 года.
Оборона Москвы от войск Тохтамыша. В августе 1382 года ордынцы взяли и разграбили город, погибли 24 тысячи человек
Можно порадоваться и прямым плодам победы. В 1382 году, после Куликовской битвы, Москва была разорена и сожжена, в кремлевских храмах сгорели сотни книг, а погибших москвичей хоронили в общих «скуделицах». В 1485 году началась фундаментальная перестройка всего Кремля. Всего за двадцать с небольшим лет бывший белокаменный средневековый замок превратился в резиденцию монарха могучего государства с мощными укреплениями, полным набором дворцовых каменных зданий, центральных учреждений, кафедральных и придворных соборов. Эта грандиозная стройка, потребовавшая больших расходов, осуществилась во многом благодаря победе на Угре, после которой Россия окончательно освободилась от выплаты дани. А если добавить могучий подъем искусств, культуры в целом, пришедшийся на конец XV века, вывод однозначен: исторические следствия победы на Угре шире, многообразнее и фундаментальнее победы на Непрядве.
Владислав Назаров
Ужасные дети
«Подросток, устроивший стрельбу в школе, был поклонником компьютерной игры-стрелялки», «Ассоциация обеспокоенных родителей обвиняет телевидение в приучении детей к жестокости», «Губернатор Калифорнии подписал закон, запрещающий продажу несовершеннолетним видеоигр со сценами насилия»... Почти все публикации на подобные темы — от академических исследований до сообщений информационных агентств — единодушны в причине детской и подростковой жестокости. Картина, которую они рисуют, выглядит прямо-таки катастрофической: индустрия зрелищ и видеоигр обрушивает на наших отпрысков нескончаемый поток жестокости, заглушая в них все человеческое. Но разве все повзрослевшие любители страшилок становятся бесчувственными убийцами? И из кого все же вырастают гуманисты?
В детстве людей, принадлежащих к среднему поколению, не было ни ужасных игр-стрелялок, ни боевиков со Стивеном Сигалом или Арнольдом Шварценеггером, чьи герои рвутся к цели по десяткам окровавленных трупов. Мы чинно-спокойно ходили в кино на «Неуловимых мстителей», где Данька Шусь одним выстрелом... Нет, давайте, мы лучше вспомним какой-нибудь другой фильм. К примеру, классику советского кино — ну хотя бы «Чапаева». Помните, как мы замирали, когда с экрана прямо на нас надвигались неумолимые цепи каппелевцев — и какой восторг затоплял нас, когда Анка-пулеметчица... Нет, что-то мы опять не то вспоминаем. Давайте уж наверняка — какую-нибудь добрую и поэтичную народную сказку в постановке Александра Роу. Ну, скажем, «Морозко». Как ловко Иванушка отправил живьем в печь Бабу-Ягу и как весело он потом гнал и расшвыривал ее дубоголовых слуг!..
Но в конце концов, мы же не торчали целыми днями у экранов! Мы проводили время
Похоже, не все так просто обстоит дело с мотивами жестокости и насилия и в нашем собственном детстве. Чтобы ответить на вопрос, почему их было так много, почему мы так ярко их помним и почему это не помешало нам стать добрыми людьми и трепетными родителями, придется оставить на время очевидные и всем известные обобщения и начать с самого начала.
Родителей и педагогов пугает то, что в компьютерных играх ребята стреляют в весьма реалистично изображенных человекоподобных персонажей
Неполиткорректный Беовульф
«Первое, что я помню, как я оторвал руку чудовищу. Я притворялся спящим, пока чудовище подкрадывалось и пожирало другого воина, а когда оно приблизилось, чтобы схватить меня, я вскочил, сжал его тяжелую руку стальной хваткой и держал все время, пока мы сражались в зале, снося в ярости деревянные стены, а потом зверь понял, что не освободится, и, оторвав себе лапу, бежал, истекая кровью и визжа, смертельно раненный, в свое болотное логово. Подходящий подвиг для пятилетнего ребенка.» Этими словами начинается книга американского литератора и культуролога Джерарда Джонса «Сражая чудовищ». Описанная им сцена с детства знакома каждому англоязычному читателю: это схватка богатыря Беовульфа с чудовищем-людоедом Гренделем. «Какой ужасный образец для подражания! — смеется взрослый Джерард Джонс. — Он не делал ничего из того, чему герои должны учить наших детей: не обсуждал решений с группой, не думал в первую очередь о безопасности окружающих (настолько, что ради неожиданности нападения позволил сожрать друга-бойца рядом с собой), не пытался поймать монстра невредимым. Он хвастался, задирался, убивал». Но в то же время очень помогал справиться с детскими страхами, представляя себя в роли бесстрашного Беовульфа. На смену героя эпоса по очереди приходили Кинг Конг, Бэтмен, Джеймс Бонд, Невероятный Халк... Они всякий раз были тем «спасательным кругом», за который хватается ребенок (а затем подросток), сталкиваясь с проблемами и не понимая, как поступить в сложной ситуации. Вот в этот момент ему и становится нужен герой-победитель, всегда готовый сражаться и ничего не боящийся.
Это происходит с каждым из нас. Но, став взрослыми, мы задвигаем куда-то на задворки личности воспоминания о том упоении, с которым мы играли в войну, и уж совсем не хотим вспоминать собственные страхи по поводу вещей, кажущихся нам, взрослым, сущей ерундой. Нас вдруг начинает пугать доступность зрелищ такого рода для наших детей — и мы всегда готовы поверить, что это не они выбирают себе «ту сказку, которая нужна», а некие злые силы (например, киноиндустрия или индустрия видеоигр, заботящиеся, конечно же, только о своих прибылях) намеренно приучают их к жестоким и кровавым зрелищам. И действительность вроде бы подтверждает наши страхи: после каждой трагической вспышки беспричинной жестокости пресса с готовностью сообщает нам, что убийца увлекался кровавыми боевиками или компьютерными играми-стрелялками. Эрик Харрис и Дилан Клиболд, расстрелявшие в 1999 году в школе Коламбайн 12 своих товарищей и учителя, а затем покончившие с собой, увлекались игрой Doom. Коди Пози, застреливший в 2004-м отца, мачеху и сводную сестру, несколько месяцев перед этим играл в Grand Theft Auto, а Чо Сын Хи, в апреле этого года убивший 32 человека в Вирджинском политехническом институте, предпочитал Manhunt. И общественное мнение даже и без помощи экспертов (в которых, впрочем, тоже никогда не бывает недостатка) воспринимает их стереотипно: насмотрелись — и пошли стрелять! Такое простое объяснение для многих кажется очевидным. И нужно обладать незаурядным интеллектуальным мужеством и непредвзятостью, чтобы публично спросить: а из чего, собственно, нам это понятно?
Когда сделанные игрушки детям недоступны, они с не меньшим упоением стреляют из самодельных пистолетов
Взял бы я бандуру...
Задавшись этим вопросом, можно обратиться к научным исследованиям в этой области и обнаружить необъятную гору работ, самыми различными способами демонстрирующих несомненную связь между насилием в зрелищах и играх и реальным агрессивным поведением. Правда, при более детальном рассмотрении оказывается, что в ряде случаев эту связь усмотрели пресса и общество, но не сами исследователи. В 2001 году группа ученых из Стэнфордского университета во главе с доктором Томасом Робинсоном обнаружила четкую связь между временем, которое младшие школьники тратят на телевизор и видеоигры, и агрессивностью их поведения на детской площадке: чем меньше ежедневная дань «ящику», тем реже дети дерутся и угрожают сверстникам. Исследование привлекло внимание многих масс-медиа, и все они прокомментировали его сходным образом: агрессивность детей воспитывается телевизором, обрушивающим на них поток жестоких зрелищ. Видимо, обозреватели кидались писать свои комментарии, так и не дочитав до конца саму работу: никто из них не заметил, что стэнфордские психологи специально выясняли, какую роль в обнаруженном ими эффекте играло содержание поглощаемых зрелищ. И выяснили: никакой. Дети, подолгу смотрящие телевизор, начинали пихаться и толкаться, даже если смотрели они исключительно «Телепузиков». В 2005 году Фредерик Зиммерман из Университета Вашингтона показал, что эта связь может быть долговременной: наблюдая 1266 детей с 4- до 11-летнего возраста, он обнаружил, что заядлые телезрители гораздо чаще вырастают задирами и драчунами. Зиммерман прямо говорил о том, что главная причина повышенной агрессивности — это недостаток времени у взрослых для своих детей, которым приходится коротать время у телевизора. Но даже некоторые агентства научных новостей, изложив полученные им цифры, уверенно продолжали: «Вероятнее всего, дело в содержании программ и фильмов»...