Журнал «Вокруг Света» №11 за 1976 год
Шрифт:
С. Барсов
Последний день Левкотеи
Городок Вани, заполнивший домами и виноградниками склоны холмов и ложбину, открытую к громадной, плоской долине Риони, исчерченной голубыми зигзагами воды, темными точками деревьев и прямоугольниками редких домов, млел в жаре… На холмах буйствовал ветер».
Вот так пять лет назад начинался очерк о Ванской археологической экспедиции,
Ванская экспедиция раскапывает необыкновенный античный колхидский город, занимавший некогда вершину огромного холма. Там уже найдены руины нескольких ценнейших древних сооружений, богатые погребения, масса керамики…
Скорее всего холм над Вани – это уникальное явление в Грузии – город-храм, город-святилище.
Наверное, тот самый город, о котором в свое время писал Страбон: «…В стране колхов находится святилище Левкотеи, построенное Фриксом, и ее оракул… некогда оно было богато, но в наше время было разграблено». Страбон называет даже, кем именно. Вначале святилище было разгромлено Фарнаком, сыном Митридата Евпатора, царя Боспора (1 Фарнак возглавил восстание против своего отца. Окруженный войсками сына, видя бессмысленность дальнейшего сопротивления, Митридат Евпатор покончил с собой. – Ред.). А затем – воинами Пергамского государства (Малая Азия).
Но скептики считают, что жилье на Ванском холме просто еще не найдено, что это был все-таки обычный город, хотя и не получают подтверждения своим взглядам, – каждый новый сезон приносит лишь новые храмы.
Так вот, этот город надо раскопать целиком – несколько тысяч квадратных метров.
1
С утра не было ветра. Событие для других мест земли нестрашное, даже скорее приятное. Но начальник экспедиции Отар Лордкипанидзе пришел на вершину холма, долго стоял над раскопом, потом спрыгнул вниз, измерил шагами возможное погребение, присел на корточки рядом с горлышком кувшинчика, вылезающим из породы, и сказал:
– Ветра нет. Ничего не будет.
Отар шутил. Все знали, что он шутит. И все-таки с ним согласились…
Так уж получалось, что в Ванской экспедиции все большие находки случались в ветреные дни. В раскопе все молчали и только смотрели вверх, на листья дуба, стоящего на вершине холма. Листья были недвижны.
Археологический сезон кончался. Шли последние подчистки, разведки для работ будущего года, «подтягивание тылов».
Но что будешь делать, если из земли на самом последнем раскопе года появилось горлышко кувшина.
Казалось бы, ну и что? Горлышко кувшинчика! Но кувшинчик стоит вертикально, кувшинчик цел. А это может указывать только на погребение; любая посуда, бывшая в доме, гибла вместе с ним. Билась вдребезги. Целые кувшины или миски попадаются только в погребениях, потому что их клали в могилу и осторожно засыпали землей. И второе: горлышко кувшинчика выглядывает из завала сравнительно небольших кусков песчаника. Самые ранние погребения перекрывали булыжником. Более поздние – такими вот кусками песчаника.
Жарко. Над холмами, которые поднимаются мягкими волнами к зеленым горам Малого Кавказа, гремят отдаленные выстрелы – открылся охотничий сезон, стреляют перепелов.
На время обеденного перерыва кувшинчик, очищенный до половины, тщательно закрыли, чтобы кто-нибудь случайно не повредил…
…Фарнак первым поднялся на холм, к святилищу Белой Матери. Он был нагл, потому что боялся своего отца, которого предал. Жрецы встретили его у храма, не успев переодеться. Те из них, что помоложе, еще утром сражались
А ведь совсем недавно к алтарю поднимался отец Фарнака. Он был разбит римлянами, бежал от них и на зиму скрылся в Диоскурии, надеясь, что римский флот не посмеет высадить десант в верной Митридату Колхиде. Колхи не выдают союзников, особенно если они в беде. Так сказал тогда царь Савлак, сойдя со своего высокого престола в Куттайе, чтобы приветствовать Митридата.
Митридату нечем было расплатиться с жрецами, и он снял с себя золотую цепь. За что? Ведь оракул предсказал ему лишь долгий путь и спокойствие в конце его. Ати подумал тогда, что Митридат все понял – предсказание не из тех, что даются удачливым полководцам, – но сделал вид, что это лучшее из всех, которое ему приходилось слышать.
…Римлянин в сверкающем панцире с позолоченной львиной мордой на груди что-то сказал на ухо Фарнаку. Оба рассмеялись. Жрецы молчали. Снизу доносился женский плач, причитание по покойнику, схожее с песней. Клуб черного дыма приполз снизу и укрыл по колени Фарнака и его свиту.
– Что вы мне скажете? – спросил Фарнак.
Так никто не задает вопросов оракулу. Жрецы молчали. Над ними поднимались невысокие колонны храма, поставленные много сот лет назад их же предками, ибо колхи здесь были всегда, какие бы завоеватели ни топтали эту землю. Из-за колонны храма выглянул пьяный солдат. И сразу спрятался, узнав царя. Солдаты переворошили весь храм, разыскивая золотое руно. Каждый из них слышал старую греческую сказку о золотом баране. Однако они искали не там. Золотое руно хранилось в сокровищнице славного города Куттайи – это была книга, написанная золотыми колхскими письменами на пергаменте из бараньих шкур. Но туда Фарнаку не добраться.
– Ну чего же молчите, знахари?
Римлянин в блестящем панцире хохотал. Остальные в свите молчали. Даже не улыбались. Чужие боги – тоже боги. Зачем гневить их, если завтра снова в бой?
Фарнак резко повернулся и поспешил вниз.
Жрецы тихо, чтобы не навлечь на себя гнев понтийского царя, влились в храм – как втягивается улитка в раковину.
В тот же вечер, безветренный, душный, отягощенная добычей, опьяненная победой и вином армия Фарнака ушла вниз по Риони, сжегши по пути нижний город и разорив селения по Сулори…
2
А ветра не было и после обеда. Надеялись, что его принесут облака, собравшиеся над горами, разрозненный авангард которых прорвался к долине Риони. Но облака, не дождавшись подкрепления с гор, растаяли, и снова выползло солнце. Рядом с кувшинчиком обнаружилась плошка, темно-серая, глиняная, совершенно целая плошка. К погребению (если это погребение) относился и наконечник дротика. Он был найден раньше и сейчас лежал в лаборатории.
Затем все начали разбирать каменный завал – надо определить, куда простирается искусственная засыпка, из которой высовываются кувшинчик и плошка. Девушки ножами осторожно срезают землю с засыпки. Художница из Москвы пристроилась сверху, на перемычке, и страдает: когда же вынут кувшинчик и плошку… «Какое равнодушие, какая неспешность!»