Журнал «Вокруг Света» №12 за 1972 год
Шрифт:
— Мне кажется, этот год будет не в пример лучше прежних лет, — сказал дядя.
И больше до самого города ни он, ни я не проронили ни слова.
Перевели с английского В. Постников и И. Золотарев
Янтарные сани
Февраль на берега Балтики обычно приносит крепкие морозы. Начинаются метели, бывает порой так, что ни проехать ни пройти. Но в небольшом литовском
Теперь нелегко установить, когда родилась эта традиция. Старики рассказывают, что еще бесстрашная Эмилия Плятерите принимала участие в зимних скачках на озере. Позднее, во время крестьянского восстания 1831 года, она стала легендарным вожаком повстанцев.
Какая бы там ни была история праздника, но традиция переходила из поколения в поколение. Конные гонки на льду стали праздником всей Зарасайской округи. Ныне зимние скачки шагнули на лед многих озер Литвы. Ими увлекается и стар и млад. В Дусетосе же собираются только победители — лучшие из лучших.
Хотя это праздник литовских хлеборобов, полюбоваться им съезжаются со всей республики рабочие, студенты, школьники. Даже дорожники к этой традиции относятся по-особенному. Если накануне был снежный буран или свирепствовала метель, они в первую очередь очистят от сугробов и заносов пути, ведущие к месту соревнований. И едут сюда целые колонны легковых машин, автобусов. Едут семьями — от внука до . деда. Едут гости из Латвии, Белоруссии, Калининграда. С окрестных хуторов идут на лыжах. Каждый раз в Дусетос собирается столько людей, что, как говорят, негде и яблоку упасть. Каждый торопится на берег озера, занять место .поудобнее, чтобы можно было наблюдать за борьбой на всей дистанции. От старта до финиша — один круг, длина 1600 метров. Крутой берег озера — словно амфитеатр для зрителей.
По традиции праздник начинают глашатаи. Три горниста зовут на парад коноводов. Ровно в двенадцать часов на центральной улице выстраиваются участники конных скачек. Парад обычно возглавляет прошлогодний победитель. Взгляд невольно задерживается на конях. Кони как литые — один красивее другого. Над разномастными гривами в воздухе рассыпается звон бубенчиков.
Самой упорной обычно бывает борьба в группе чистокровных рысаков. Еще несколько лет назад я обратил внимание на езду заведующего фермой Мариана Секмака из Ширвинтая. Это уже пожилой человек, но, говорят, конному спорту все возрасты покорны. Тогда Мариан не стал победителем. Но вот на последних скачках на своем коне Апломбе показал лучшее время за всю историю соревнований — 2 минуты 16,8 секунды. И получил традиционный приз — янтарные сани. Этой зимой он возглавит парад наездников.
Рассказ будет неполным, если умолчать про то, что в этом году советские космонавты учредили специальный приз победителям республиканских конных соревнований на льду озера Сартай. Приз космонавтов является основным спортивным трофеем праздника хлеборобов неманской земли.
А. Рагайшис.
Той
Последний
Старики туркмены сидели на солнце, в первом ряду каре, а на пустой середине ходили, разминаясь, борцы. Они встряхивали руками, угрожающе делали выпады и отступали, готовые бросить своих противников наземь и, выпрямившись, идти, чуть переваливаясь, играя уставшими мышцами, к столу, накрытому красным. Там их ждали призы.
Призов было много: рядом с судьями навалом лежали скатанные ковры, тут же громоздились какие-то коробочки, большие и маленькие, — говорили, что в них часы, но никто не должен был знать этого точно: не потому, что борцы, узнав, какие их ждут награды, боролись бы хуже, просто сюрприз есть сюрприз. Еще лежали свернутые рубашки, костюмы — и это уже видели все.
Большие черпаки нырнули в пар котлов, дети замелькали тут и там, наклоняясь и расставляя перед сидящими дымящиеся блюда с пловом, и все несколько сотен людей затаили дыхание. Теперь двигались только борцы. Они уже выбрали себе соперников, а все остальные приготовились к праздности, чувствуя, что имеют все по праву: обильную еду, покой, солнце и желание «болеть» за того, за кого хочется. Свисток судьи... И праздник покатился к концу.
К вечеру на опустевшем дворе сидели трое.
Час назад праздник иссяк. В черных котлах уже закипала вода, а блюда были собраны и лежали рядом большими горами; женщины, смеясь, разбирали оставшиеся чореки, заворачивали их в цветастые платки и уносили по домам — это был хлеб праздника, хлеб тоя, и он должен был попасть в каждый дом...
В загоне раздался короткий крик овцы, и начался лир для тех, кто готовил праздник.
Это был пир троих.
Они сидели перед большим, исходившим теплым паром блюдом и молча глядели на опустевший двор. Еще светило солнце. Только они, которых на празднике не было заметно, знали точно, сколько за два дня было съедено и выпито, но даже они не знали, сколько людей перебывало здесь за два дня. Этого не знал никто.
Самый толстый из них, искуснейший повар, который сейчас держал в руке пиалу, еще не решась начать пир, знал, что сварил четыреста килограммов риса; его сосед, тот, что потянулся к плову, но загляделся на детей — они бежали с чайниками к арыку, — знал, что разделал десять баранов; третий — совсем уставший, почти не двигавшийся — приготовил дров столько, что котлы кипели и сейчас; он не мог сказать сколько. Они вообще молчали.
Наконец, радость оттого, что все ушли довольными, переборола усталость, руки троих задвигались от блюда ко рту быстрее, быстрее, и державший пиалу, довольно оглядев пустой двор, сказал:
— Все было хорошо, — и запил слова из пиалы.
Его друзья с достоинством кивнули и подтвердили правду его слов.
Ю. Лексин.
Мэнго
Клуб стоял на краю поселка, и сразу за ним начиналась тундра. У крыльца на бревне сидели старики, молча курили трубки. На ярко-рыжем ковре осенней тундры зачернела точка, она приближалась, увеличивалась. В предвечерней тишине отчетливо послышался гул вездехода.