Журнал «Вокруг Света» №5 за 1999 год
Шрифт:
Я набиваю пластиковые пакеты багряно-фиолетовыми с сахаристыми изломами нэллиными с грядки помидорами, почти черными, с серебристой испариной, гроздьями мускатного винограда из нэллиного сада и – всего за три гривны! – ущербной луной влажного сыра из молока нэллиной козочки Ночки. По дороге упрашиваю любезную библиотекаршу выдать мне на руки редчайшую книгу Т. И. Вяземского «Электрические явления растений» и отправляюсь в облюбованную бухту.
Нет, не подводный мир у скалы Левинсона-Лессинга поразил меня. И не эти травки-муравки, похожие на электрические провода, которые изучал
Тогда мне даже показалось, что я вижу Терентия Ивановича. Вон он бредет по склону холма...
Худощавый высокий человек с длинной запутанной шевелюрой, в сюртуке не первой свежести, застегнутом на все пуговицы, в брюках табачного цвета, в сапогах, давно не видавших щетки, и с громадным дамским бантом из шелкового шарфа, цвета чесучи, вместо галстука...
Конечно же, не князь, но и не от сохи – из семьи священника. Рязанский, в селе Путятино родился, и в Рязанской же духовной семинарии воспитание получил. Священником быть не захотел, в те годы идеи носились в воздухе – «не Богу служить, а обществу».
И вот семинарист Терентий Вяземский становится студентом историко-филологического факультета Императорского Московского университета, изучает Белинского и Чернышевского, а потом и сам ступает на базаровскую стезю, переводится на медицинский факультет. Ему 26 лет, он практикуется в клинике нервных болезней, потом два года научных занятий в Саксонии, в знаменитейшем университете Галле. Успехи в науке необычайные, его волнует самое тайное, самое тонкое в природе, и за работу по наблюдению электрических явлений растений ему присуждают степень доктора медицины.
Он и преподает, и практикует, к нему приходят лечиться, обычно тайно, приватно, известнейшие, влиятельные люди. Доходы позволяют ему иметь богатую квартиру в Москве, а для летнего отдыха он покупает в Крыму имение «Карадаг».
Вот тогда-то и возник вдали этот призрачный остров Утопия, тогда и пришла Терентию Ивановичу эта мысль: «Свет науки засияет с высот Карадага!»
– Терентий Иванович, странный вы человек, да отчего же он засияет, этот свет науки, в этой вашей глуши, на-а... – как его? – Карадаге?
Ответ оппонентам у Терентия Ивановича был прост и убедителен:
– Жизнь в городе для ученого губительна, научная деятельность – неплодотворна.
На Карадаге, в его имении, где много солнца, море, лес, горный воздух, фрукты, виноград, особенно виноград, – это источник энергии, он соберет под одной крышей всех, для кого цель жизни – наука. Для работы он создаст лабораторию, выпишет из-за границы необходимые приборы, самый современный инструментарий. Для общего дела отдаст свою огромную научную библиотеку с редчайшими изданиями.
– Да где капитал на все это взять, Терентий Иванович? На что кормиться-то будут ваши... кхе-кхе, затворники?
Что было дальше? А что взять с крымского доктора, хоть и знаменитого,
23 сентября 1914 года, через несколько часов после смерти Терентия Ивановича, Карадагской научной станции было присвоено его имя. Памятник у входа в дом, так и не ставший научным монастырем, несколько научных работ Вяземского здесь же, в библиотеке, и добрая-добрая память об этом чудаке. Вот, о Вяземском, пожалуй, и все. А монастырь?
В библиотеке Карадагского заповедника хранится рукопись Евгения Александровича Слудского. Удивительно яркие зарисовки ушедших дней, живые портреты знаменитых ученых, постояльцев Карадага. Не монахи-отшельники, а скорее веселая раблезианская братия. Вот она возникает на тропинках Карадага, словно на слегка мутноватых картинках волшебного фонаря.
Лето 1924-го... Из-за горизонта появляется военное гидрографическое судно «Казак», бросает якорь в сотне метров от лабораторного корпуса. Спускают шлюпку. На берег прыгают матросы, офицеры. Потом почти выносят на руках представительного старика в адмиральской форме. Адмирал туг на ухо, все время складывает руку рупором, рявкает на матросов. Нагнал страху на всех, сел в шлюпку. Дали продолжительный гудок, за кормой забурлила вода. Похож был на Кука среди туземцев выдающийся океанограф академик Шокальский.
...А вот худощавый, розоволицый, хитрый и практичный седой старик сидит на веранде со своей восьмипудовой супругой Варварой Ипполитовной. Старик никогда не расстается с радиоприемником, вылавливает из эфира очередной фокстрот. «Совсем испортился мой академик», – сетует Варвара Ипполитовна. Ба, да это тот самый Левинсон-Лессинг, академик-петрограф, в честь которого названа скала.
...А вот кто-то в море заплыл черт знает куда. «Леша, Леша, вернитесь!» – кричит ему молодая, атлетически сложенная особа с берега. Появляется среднего роста, смуглый, с немного раскосыми глазами под толстыми стеклами очков Леша, отряхивается, как гусь. Он всем известен на Карадаге тем, что каждое утро ходит на море и выпивает по нескольку глотков морской воды. Юная особа – его жена, спортсменка-пловчиха. Она не первая жена, но все предыдущие – тоже пловчихи. Леша – в мире известен как творец самых сложных математических и физических теорий профессор Алексей Иосифович Бачинский.
...Вот несет домой бутылочку крымского портвейна лысый, плотный человек в полотняной толстовке навыпуск. Подпоясан витым шелковым шнурком. Он бродит по биостанции, из конца в конец, никому не досаждает, ничего не делает. Безобиднейший, добродушнейший, «не любит выпить». Когда напьется – прячется в кустах и, изображая черта, пугает прохожих. Известнейший зоолог, автор фундаментальных научных трудов, бывший граф Бобринский Николай Алексеевич...
Время стирает прошлое, и нахоженные тропы быстро зарастают буйными травами, и блекнут туманные картины волшебного фонаря.