Журнал «Юность» №11/2020
Шрифт:
– Хорошо. Спасибо вам. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, сэр.
Когда Айболит вышел на стоянку, было уже совсем темно. Если бы фары микроавтобуса не горели, он бы его не заметил.
Айболит подошел к машине.
– Багаж? – спросили из окна.
– Только саквояж.
Цопнув, открылась боковая дверь. Доктор залез внутрь.
Дохнуло перегаром – незнакомец в белом спал на соседнем сиденье.
– Дверь закрывайте, – сказали с переднего места.
Айболит
– Тото, – прозвучал другой голос.
Доктор догадался, что от него требуется, и поймал в темноте руку Тото, пожал. Металлически звякнуло: значит, Тото – это крокодил в гражданском.
– Моего брата зовут Коко. Он вам руки не пожмет, потому что за рулем. А рядом с вами Людвиг, но это не так важно…
Айболита осенила догадка.
– Тото, Коко… Тотоша и Кокоша? Из Лимпопо? Сыновья Крокодила Крокодилыча?
– Разве мы знакомы?
– Я Айболит, – представился доктор, – я вас лечил в детстве.
– Айболит?! Черт побери, какая неожиданность, – развеселился Тото, – а я вас и не узнал! Сколько же лет прошло! Если б не вы, то нас бы сейчас не было… Ты слышишь, Кокоша? К нам пожаловал сам Айболит! Помнишь его? Помнишь, как мы отравились калошами?
– Помню, – раздраженно отозвался Коко, – очень приятно. Куда ехать-то?
– Как куда? К нам домой! – воскликнул Тото. – Пусть хоть чуток погостит. Айболит… Ничего себе сюрприз… Такая встреча!
Коко завел мотор, и машина тронулась с места.
– Мы тут недалеко живем, за городом, – заговорил Тото, – хотя кому я объясняю! Вы-то, наверное, помните!
– Да, помню, – ответил растроганный Айболит, – такая усадьба, в колониальном стиле. Двухэтажная.
…В голове закружились воспоминания – прощальный вечер; вальс, струящийся из освещенных окон в темный сад; дворецкие в белых перчатках…
– Все верно, двухэтажная! И почти не изменилась за эти… сколько прошло с тех пор? Тридцать лет?
– Около того, – не стал уточнять Айболит.
– М-да. Какими судьбами вас занесло в нашу глушь, доктор?
– Да так, работа.
…Глава семейства – могучий крокодил в смокинге. Знаток римского права и турецкой поэзии. И его жена. Его жена…
– Точно, работа! Как я сам не подумал. – Невидимый Тото звонко хлопнул себя по лбу. – Кто ж к нам отдыхать поедет! М-да. Зверюшек лечили?
…Ее кожа была удивительно мягкой, а цвета почти изумрудного. Она не любила золото. «Серебро благородней. Вы не находите, доктор?..»
– А вы не слышали? В Лимпопо была эпидемия лихорадки.
– Нет, в городе никто ничего не знает.
– Об этом говорили по радио.
– У нас радио никто не слушает. Больше патефоны. Что-то серьезное?
…Первая ночь. В великой спешке его доставили к усадьбе. Слуги тянут из автомобиля, свет фонарей больше слепит, чем помогает. Рядом тяжело топает
– Да нет. Эпидемия ушла. А вы как поживаете?
– Слава богу, здоровы.
– А работа?
– Ну, Коко в полиции, бумажки целыми днями перебирает. А у меня свой бизнес. Продаю бытовую технику. Кстати, не хотите телевизор купить? Цветной, со скидкой?
…Он тогда вспоминал виды отравлений, случаи из практики, как вдруг все смела Она. В дрожащем мерцании свечей она посмотрела на него грустногрустно. Она сказала…
– Нет, спасибо. И хорошо покупают, технику-то?
– Поверите ли – просто-таки сметают! Особенно вентиляторы. Оно немудрено – климат располагает… А я потом еще пару ломбардов открыл, так что живем, не жалуемся. Да что мы все о себе! Как в России?
– Там сейчас зима. Холодно.
– Брр. Помню, как мы приезжали в Россию. Ходили в шубах, но все равно пробирало до костей. Эти шубы у нас, наверное, еще где-то висят в шкафах… А этот город, Петроград, я слышал, его переименовали?
…Воздух стал плотным, как вода, пламя на свечке замерло, замолкли детские крики, и был только он, первый и единственный голос, полный тоски и надежды. Она сказала…
– Да, теперь это Ленинград. Так усадьба устояла в годы гражданской войны?
– Конечно. Да это разве война была – пальнули пару раз…
– А родители ваши как?
– Умерли.
…Она сказала: «Мы без вас пропадем, доктор».
Когда Айболит проснулся, дом остался чужим. Он еще вечером вдруг таким оказался. Когда машина только подъезжала к усадьбе, выяснилось, что она куда приземистей, чем Айболит запомнил. Не было ни дворецких, ни пышных клумб, а внутри – темнота.
Доктора повели в спальню для гостей, где в такой же ночной черноте тридцать восемь лет назад он коротал минуты между новыми приступами рвоты у двух вопящих крокодильчиков. А теперь они, во взрослой одежде и с отвислыми пузами, убирали из прохода картонные коробки с вентиляторами и смахивали пыль со старых простыней…
Потом был сон, а утром все продолжилось. Усадьба хоть и залилась мягким утренним светом, но не утратила отрешенности. Эта замкнутость в воспоминаниях, в своем прошлом, даже враждебность к непрошеному гостю сочилась отовсюду – с впервые увиденных когда-то давно голубых обоев; со шкафов затейливой резьбы, заказанных в Австрии радушным хозяином дома, обладателем мягкого баса; с репродукции Айвазовского, подаренной семейству в Советском Союзе. Все было знакомым, но чужим, ненужным.
Конец ознакомительного фрагмента.