Журналистика и разведка

Чехонин Борис Иванович

Или другой фрагмент работы съезда, о котором ничего не знали простые, да и многие совсем не простые москвичи, наблюдавшие ежедневно почти пустые полки продовольственных и промтоварных магазинов. Управление делами ЦК КПСС приняло решение создать для всех делегатов съезда десятидневную жизнь при коммунизме. При гостиницах, где остановились участники партийного форума, были в срочном порядке открыты специальные магазины. Мне довелось побывать в одном из них в отеле "Будапешт". Чего только не было, притом за бесценок, на заветных полках коммунистического распределителя! Черная и красная икра по каким-то смешным ценам, водки, коньяки невиданных сортов и качества делегаты скупали их ящиками,- яркие гигантские коробки шоколадных конфет их никогда не встретить даже в самых лучших столичных магазинах. И одежда лучший зарубежный ширпотреб, мечта всех жен и юных манекенщиц столичных домов моделей. Все это брали пачками не одни приезжие, но и московские делегаты. Они ведь тоже не были избалованы промтоварным изобилием в обыденной жизни. А как хотелось их женам выделиться на общем сером фоне столичных граждан!

И еще одно - кремлевский буфет. В перерывах работы съезда грех в него не заглянуть и не отведать замечательных блюд, приготовленных известными кулинарами столицы. Многие делегаты толпились у книжных киосков, представлявших

собой настоящий рай для любителей печатного слова. Здесь продавались все бестселлеры, которых было не найти в Москве днем с огнем. А почтовые отделения! Отсюда можно было послать телеграмму, письмо со штампом ХХV съезда в любую точку страны. Адресатам их доставляли срочно. Потом оставалось хвастаться перед друзьями: вот, мол, я вовсе не лыком шит, побывал в Москве аж на ХХV партийном съезде. А почтовые марки! Редкие - на радость коллекционерам. Делегаты ликовали, пораженные коммунистическим изобилием. Я смотрел, как они толпились в буфетах, толкались в очередях за книгами и сувенирами и думал, что не стоит их осуждать. Нет, не партийным деятелям и министрам, а большинству "рядовых" участников съезда - сотням знатных доярок, комбайнеров, ткачих, шахтеров и металлургов, чья грудь была увешена геройскими звездами и орденами, предстояло вскоре вернуться в маленькие города и села к пустым магазинам, очередям за колбасой. Ох как труден этот переход от сказочного изобилия к острым нехваткам самого необходимого, когда тебе лишь по праздникам выдают вожделенный паек! Всякий раз, возвращаясь в отпуск на родину из-за границы, я на собственном опыте сознавал, как мучительна эта смена житейских декораций. Впрочем, в семидесятые мне не приходилось жаловаться на жизнь. Как справедлива русская пословица "нет худа без добра"! В отличие от делегатов съезда и даже министров, чья месячная заработная плата составляла семьсот рублей, я получал около двух тысяч рублей в месяц - работал как автомат, спал не более четырех-пяти часов в сутки. В остальное время писал статьи для газет, очерки в престижный журнал "Новый мир", издавал книги и делал документальные фильмы. Ох, эту бы работоспособность вернуть сейчас, когда тебе за семьдесят. Высокие гонорары имели обратную сторону. Они вызывали зависть. Встречая меня в коридорах своего этажа, Замятин часто бросал реплику: "Боря, ты зарабатываешь больше меня, министра. Смотри, как бы это не помешало работе". С завидной регулярностью он просматривал ведомости уплаты партийных взносов и был полностью в курсе того, сколько "стоит" любой журналист. Но придраться было не к чему. Вверенная мне редакция работала хорошо, портреты ее корреспондентов постоянно украшали "Доску почета ТАСС". Работали на износ, срезая, как рубанком, свои лучшие годы. Здоровье многих не выдержало бурного рабочего ритма и нервотрепки: одни рано ушли из жизни, другие стали злоупотреблять алкоголем. Понять это зло нетрудно. Твоя подпись последняя перед выпуском ответственного материала для передачи на заграницу по тассовским каналам. Телетайпистка передает тебе на подпись отпечатанный официоз. Он без изменений после подписи выпускающего должен идти в Париж, Хельсинки и столицы социалистических стран на русском языке. В последний момент выпускающий, который уже просмотрел десятки других сообщений, обнаруживает опечатку. Вместо слов "член Политбюро Полянский" в тексте стоит "член Политбюро Подлянский". Одна лишняя буква "д" в фамилии члена высшей партийной олигархии. Казалось бы, пустяк, простая ошибка. Не тут-то было - при Сталине за подобный грех можно было оказаться в тюрьме, при Брежневе - лишиться работы. Домой после вечерней смены возвращаешься около часа ночи, взвинченный, не можешь уснуть. Перед тобой небогатый выбор: таблетка снотворного либо доза спиртного - коньяка или водки. За спиртным не надо обращаться к врачу, достаточно загодя запастись в магазине. Так постепенно образуется привычка, перерастающая в алкоголизм. Финал часто трагический, как с Леней Щеголевым, одним из талантливых журналистов. Закончив смену в холодный зимний вечер, он выпил привычные двести граммов, упал на улице и замерз. Нелепая, глупая смерть.

Так ли были нужны руководству ТАСС по-настоящему талантливые журналисты? Во всяком случае, не на ответственные посты. В агентстве действовал брежневский принцип отбора руководящих кадров: неважно, сколько в мозгу извилин, главное - свой человек. Или человек, взять которого просит вышестоящий руководитель. Так в нашем агентстве появился молодой заместитель генерального директора ТАСС. Его взяли из "Комсомолки", где он занимал какой-то ничего не значащий пост. За его плечами - ни одной книги или хотя бы сколько-нибудь заметного выступления в печати. Журналистский дар ему с лихвой заменяли другие качества. В ТАСС ходили упорные слухи, что его отец - начальник милиции в курортном городе Сочи - принимал участие в обслуживании Брежнева, когда тот приезжал туда летом отдыхать. Не берусь судить, насколько оправданы эти слухи. Но могу ответственно заявить, что в агентстве не было равных ему людей по умению услужить руководству. С утра до вечера он жонглировал в своем кабинете телефонной трубкой кремлевской "вертушки", устанавливая и укрепляя связи с нужными людьми. Понятно, готовность услужить, быть "шестеркой" на побегушках высоко ценилась при всех режимах, будь то брежневский, горбачевский или ельцинский.

Беспринципность, угодничество, отсутствие необходимой широты знаний и даже косноязычная русская речь продолжали бытовать среди российских руководителей и в "демократические" времена. Возьмем Черномырдина, занимавшего в течение шести лет кресло премьер-министра России. "Перлы" его ораторского искусства стали мишенью злых анекдотов. Люди моего поколения и те, что помоложе, отлично помнят наших "вождей-ораторов", не отрывавшихся от бумажки. А такие перлы их русского языка, как "коммуньизм", "подвижки", "начать", "понимашь". Примеры подобной безграмотности не перечесть. Еще страшнее в прежние и нынешние времена отсутствие у тех, кто стоит у руля государства, способности связно выразить свои мысли. В этом приходилось убеждаться не раз и не только на примере Виктора Черномырдина. Андрей Громыко много лет руководил советской внешней политикой. Мне представлялось, уж он-то семи пядей во лбу, ума палата! Недаром, мол, Сталин назначил его в двадцать девять лет послом в Америку. И вот первая встреча с членом политбюро и одним из творцов брежневской политики разрядки в Доме приемов на Воробьевых горах.

В Вашингтоне сделали очередное заявление по поводу новой брежневской инициативы. В Москве его восприняли с раздражением: искажает, дескать, суть советской позиции в вопросах ядерного разоружения. Шефу МИДа поручили немедленно выступить с опровержением.

Официальный текст советского ответа? Готовить его нет времени. Да и к чему? Кто как не Громыко лучше всех осведомлен о подлинном положении вещей! Мне и одному из лучших репортеров ТАСС Володе Егорову поручили передать заявление на пресс-конференции в прямой эфир на зарубежные страны. Задачу поставили ясно - опередить или по крайней мере сработать вровень с иностранными агентствами. Не к лицу ТАСС отставать с сообщениями из собственной страны!

Мы с Володей прониклись важностью задачи и гордостью за оказанное доверие. Вооружившись двумя портативными диктофонами, сели в первых рядах небольшого зала. Выработанная нами тактика обещала непременный успех. Вначале записываю министра я, через десять минут бегу к телефону и передаю текст в ТАСС. Запись в мое отсутствие ведет партнер. Потом я снова оказываюсь в зале, а он у телефона. И вот проходят первые двадцать минут. Мы в ужасе: как все это передавать на заграницу? Перепутаны названия всех соглашений об ограничении ядерных вооружений и, главное, непонятно, что же хочет сказать министр. Утешаем себя: дальше все станет ясным. Не тут-то было! Приходится бежать к телефону и передавать то, что есть. Слава богу, имеется магнитофонная запись и, следовательно, никто не сможет обвинить потом двух корреспондентов ТАСС в профессиональной некомпетентности. Не знаю, сумели ли разобраться в словах министра зарубежные коллеги и что сочли нужным сообщить в свои агентства. Наша же неудобоваримая информация так и пошла на заграницу. Хорошо, что только на русском языке. Позже стало известно, что сам Замятин с помощниками Брежнева и Громыко сидели всю ночь, работая над официальным текстом. Его передали на следующий день. Так лопнула затея передать "с колес" заявление министра, не способного грамотно связать двух слов без заранее написанной для него "бумаги". С тех пор в верхнем эшелоне практически мало что изменилось. Исключения редки: бывшие премьеры Гайдар, Кириенко, Примаков и нынешний президент Путин.

Какой бы интересной не была новая работа в ТАСС, прошлое звало к себе. Мысль, как вернуть "политическое доверие", снова стать "выездным" полноценным журналистом-международником, не оставляла ни днем ни ночью. Было ясно: без заступничества высоких рангом людей тут не обойтись. Кто же может поручиться за погорельца? Замятин? Не отвечает его характеру. Иван Иванович Коваленко, заместитель заведующего Международным отделом ЦК? Этот, пожалуй, да. Принципиален, верит в людей, знает меня много лет по работе и достаточно смел для того, чтобы не бояться мнения начальства. Кроме того, отлично знаком с внутренней кухней КГБ, где долго работал заместителем начальника отдела аналитической службы разведки и бесспорно пользовался там уважением и авторитетом. Иван Иванович сразу взялся за дело. Я сидел в его кабинете на Старой площади и видел, как он звонил по кремлевке высоким чинам разведки, контрразведки и 10-го управления КГБ. До сих пор не знаю, чем занимались сотрудники сего управления. Всюду Коваленко задавал один и тот же вопрос: "Будут ли у вас возражения, если мы рекомендуем Чехонина на выездную работу? Жалко терять квалифицированного япониста. Их у нас не так много". Ответы звучали уклончиво, дело не двигалось. Я до сих пор глубоко благодарен Ивану Ивановичу за его готовность оказать поддержку погоревшему журналисту. Немного имелось в то время людей, готовых бескорыстно вступиться за человека.

"КИНОШНЫЕ" БУДНИ В ПРИЕМНОЙ БРЕЖНЕВА

Тогда пришла мысль зайти с другого конца - обратиться за помощью к старому другу, известному писателю и члену Президиума Верховного Совета СССР Расулу Гамзатову. Его знали все, включая Брежнева и Андропова. Он отказать не сможет - дружили семьями, вместе отдыхали на Кавказе, мою библиотеку украшали его книги с теплыми авторскими надписями на титульных листах. Как-то по пути с парламентской сессии в Кремле я поделился с ним своими проблемами. Помолчав минуту-другую, он сказал: "Давай пойдем окольным путем. Приходи завтра вечером ко мне в номер, познакомлю с полезными людьми".

"Полезным" оказался секретарь Брежнева Станислав Кузьмин. Впоследствии мы подружились и даже вместе с ним и референтом генерального секретаря Евгением Самотейкиным стали работать над сценарием фильма об Австралии. В мою квартиру на Студенческой фельдъегеря правительственной связи стали доставлять экземпляры частей сценария по мере просмотра их в брежневском секретариате. Доводилось и мне бывать там не раз. "Предбанник" кабинета генерального секретаря в здании ЦК был на удивление маленькой комнатой. В ней едва умещались письменный стол Кузьмина и совсем уже крошечный, заставленный хитрыми телефонами столик начальника личной охраны. Сидя напротив Кузьмина, я ловил себя на мысли: такой работе не позавидуешь! Около десяти утра в предбаннике обычно раздается резкий телефонный звонок. Станислав, позабыв обо всем, лихорадочно хватает трубку: "Слушаю. Есть!" И тут же начинает названивать помощникам генсека: "Наши выехали. Приближаются к Панораме. Маршрут? Пока неизвестен". Снова резкий звонок, и наконец сообщают: "Едем в Кремль". Опять чехарда звонков, и невольно угадывается вздох облегчения помощников: слава богу, кажется, пронесло! Предстоят часы ожидания команд из Кремля. Это не так уж страшно. А может быть, они не последуют вовсе. Но ты все равно привязан к своему кабинету, никуда надолго не выйти - а вдруг понадобишься генеральному! Как-то Самотейкина пригласили в киностудию на просмотр материалов фильма. Отлучиться на пару часов из ЦК для него очень сложная проблема. Пришлось переносить просмотр несколько раз.

Я до сих пор от души благодарен Расулу Гамзатову за то, что он пригласил меня тогда в номер. Дружеские отношения с Кузьминым, а рабочие с Самотейкиным позволили заглянуть за рамки приемной генсека, в закрытый для непосвященных мир тех партийных функционеров, кто окружал и Брежнева, и его предшественников на высшем посту в стране.

Мировая история не знает случая, когда бы режимы, политические партии и общественные движения существовали без аппарата. Но Советский Союз в этом смысле далеко переплюнул всех. Наша партийно-административная система взяла верх над другими структурами власти, командуя ими и подхлестывая их. Она держалась тогда и сегодня в "демократической" России на сословности, которая подобно раковым метастазам проникла во все слои политической и общественной жизни, необратимо уродуя ее и, приводя в конечном итоге, будь то брежневский, горбачевский или ельцинский режимы, к бесславному краю гибели. Возможности высших ее представителей - помощников, референтов, секретарей, при генсеках, членах политбюро, а ныне сотрудников администрации президента,- почти безграничны. Почему почти, а не полностью безграничны? Исключения из правил, правда нечастые, бывают всегда. Помню, как я сидел за дружеским столом дома у Кузьмина. После того как мы основательно поддали, Слава, хороший, отзывчивый, чуткий человек, счел возможным заглянуть ко мне в душу.