Журналюга
Шрифт:
В свое время, задумывая «Российский курьер», Лозовский хотел сделать его финансы прозрачными. Броверман с цифрами в руках доказал, что в нем некому будет работать за те гроши, которые останутся на зарплату после вычета всех налогов, а про прибыть нужно забыть. Но сделать «Курьер» очень хотелось, и Лозовский поступил как истинно советский человек, для которого понятия «законно — незаконно» никогда не были равнозначны понятиям «морально — аморально», а естественным образом трансформировались в «прихватят — не прихватят».
Его взбеленило не то, что Броверман продал свои акции «Курьера» АФК
— Почему ты ничего мне не сказал? — негромко, сдерживая себя, спросил он. — Почему, твою мать, ты ничего мне не сказал?
— А что бы ты сделал? — вяло отозвался Савик. — Заложил бы свои акции «Из рук в руки» и выкупил блокирующий пакет «Курьера»?
— Да! Это бы я и сделал! И ни одна блядь не смогла бы нам диктовать свои условия!
Броверман выпил, потянулся закурить, но вспомнил, что дома у Лозовского не курят, и с сожалением убрал сигареты.
— Чем, по-твоему, мы с тобой занимаемся? — спросил он. — Делаем газету? Нет, Володя. Газету мы делаем или ботинки — второй вопрос. Главное — мы занимаемся бизнесом. А в бизнесе самому себе врать нельзя. Ты знаешь правду. Нашему бизнесу приходят кранты — вот в чем правда.
— А кто в этом виноват — сказать?
— Ну да, Броверман виноват, а кто же еще? Накололся на ГКО, жадность фраера сгубила, — с саркастической усмешкой покивал Савик и перешел в наступление с неожиданной, неприятно поразившей Лозовского злобой. — Мы делаем «Курьер» пять лет. За это время мы свои бабки отбили? Отбили. Поднялись? Поднялись. Наши журналисты дивиденды по три годовых оклада получали? Получали. Откуда брались эти бабки? От ГКО! Четыреста процентов годовых — вот сколько давали ГКО! И никто мне тогда почему-то не говорил: «Что ты делаешь, Савик, это же пирамида!» Да, прокололся, не рассчитал. Но без риска наживают три копейки на рубль!.. Броверман виноват! — раздраженно повторил Савик. — А ты? Главным редактором он стать, видите ли, не пожелал. Такой скромняга! Да никакой ты не скромняга, а тунеядец и пофигист! Я ужом кручусь, хожу под целой главой Уголовного кодекса, а он лежит на диване, плюет в потолок и занимается творчеством. А потом удивляется: почему это «Российский курьер» оказался в жопе? Потому и оказался!
— Хватит! — оборвал Лозовский. — Я спросил тебя не о том!
— Ладно, проехали. Сейчас нужно думать не кто виноват, а что делать. Спасти нас может только крупный инвестор. И он пришел, сам. Московская мэрия — очень крупный инвестор. И они не просто согласны дать нам бабки. Они рвутся их дать, козни строят, шантажируют бедного еврея Бровермана: только возьмите у нас бабки! А мы что — в позу встанем? Поэтому я тебе ничего и не рассказал.
— Ты знаешь, за что нам дадут бабки, — хмуро напомнил Лозовский.
— Ой, только не надо про свободу слова, не надо! — взмолился Броверман. —
— «Курьер», который будет лежать под Примаковым и Лужковым, никому не нужен!
— Не обобщай. Тебе не нужен. А о редакции ты подумал? О людях, которых ты сам затащил в «Курьер»? Куда они денутся? Везде сокращения. А у них семьи. О них ты подумал?
— А о чем я сегодня весь вечер думаю? — огрызнулся Лозовский.
— Да не будем мы ни под кем лежать! — придвинувшись к Лозовскому, понизив голос и даже глянув по сторонам, заговорщически сообщил Броверман. — Они дадут бабки, а иметь с этих бабок будут фунт прованского масла! В том-то и фокус! Не понимаешь? Пролетят они на выборах!
— Не факт. Рейтинги Примакова зашкаливают.
— Рейтинги, рейтинги! Вспомни, какой рейтинг был у Ельцина перед прошлыми выборами. А чем кончилось? Странный вы, журналисты, народ. Ты сам-то читаешь то, что пишешь? Или только пишешь, а читать некогда? Перечитай свою статью «Зеркало для президента». В ней же все сказано!
— Это была не моя статья.
— Твоя, не твоя! Она шла по твоему отделу. Значит, твоя. Так вот найди ее и внимательно прочитай. Они не понимают, на кого замахнулись. Они думают, что лев сдох. А он не сдох, он спит!
Статья, о которой говорил Савик, в свое время наделала немало шума. Лозовский не понял, какое отношение она имеет к нынешней ситуации в «Российском курьере», но Броверман посчитал на этом тему исчерпанной.
— Что ты скажешь в редакции? — спросил он.
— Не знаю.
— Представляю, о чем ты думаешь. Так вот, не нужно этого делать. Знаешь, зачем я сегодня к тебе приехал?
— Знаю! Получить отпущение грехов. Вот ты получишь, а не отпущение грехов! — рявкнул Лозовский, сжав пальцы в кулак и рубанув ладонью по локтю. — Понял?
— Тише, всех перебудишь! — предостерег Броверман. — Нет, Володя. Отговорить тебя от самой большой глупости, которую ты можешь сделать, — вот зачем я приехал. От того, чтобы ты швырнул заявление об уходе! А теперь можешь дать мне по морде, если это поможет тебе принять правильное решение.
— Много чести! Руки о тебя марать!
— Тогда давай выпьем.
— Сука ты, Савик, вот что я тебе скажу! Наливай!
Броверман еще немного посидел, заверил Лозовского в своей дружбе и беспредельной преданности и уехал, оставив Лозовского наедине с самим собой и с вопросом, на который у него не было никакого ответа: что он скажет завтра в редакции?
О решении, принятом новыми хозяевами еженедельника, в «Курьере» еще не знали. И нетрудно было представить, что произойдет, когда узнают. Первым побуждением будет то же, что сгоряча едва не сделал сам Лозовский: у него руки чесались немедленно написать заявление об увольнении. И он не сомневался, что если не все, то многие последовали бы его примеру. А потом возненавидели бы его. Все. Те, кто остался, за то, что он заставил их почувствовать себя подонками. Те, кто ушел, за то, что он лишил их куска хлеба.