Жуткие приключения Робинзона Крузо, человека-оборотня

Клайнз Питер

Они привезли с собой еще одного дикаря, которого намеревались убить и съесть. Внезапно их жертва вырвалась и со всех ног побежала прочь. И во сне мне показалось, что он направляется к густой рощице, высаженной мной вокруг крепости, надеясь укрыться в зарослях. Видя, что он один и никто за ним не гонится, я вышел к нему навстречу и сочувственно улыбнулся. Дикарь рухнул передо мной на колени, словно моля о помощи. И тогда я указал ему на лестницу и завел его в свою пещеру, и он стал моим слугой. Как только у меня появился этот дикарь, я сказал себе: «Теперь можно отправиться на материк. Этот малый будет моим лоцманом и скажет, куда плыть, где доставать провизию и каких мест следует избегать, чтобы не попасть к людоедам».

Тут я проснулся, охваченный невыразимой радостью из-за приснившейся мне перспективы выбраться

отсюда, но, поняв, что это был всего лишь сон, испытал сильнейшее разочарование и впал в уныние.

Однако этот сон подтолкнул меня к определенным выводам. Единственный для меня способ вырваться с острова — захватить одного из дикарей, по возможности того, кто предназначен к съедению и привезен сюда на смерть.

Меж тем осуществление этого замысла было сопряжено с одной трудностью. Его невозможно реализовать, не напав на всю компанию и не перебив всех до одного. Это был бы отчаянный шаг, который вполне мог завершиться неудачей, и, к тому же, у меня возникли сомнения в том, что у меня есть право поступить подобным образом. Моя душа содрогалась при мысли о пролитии такого количества крови, даже если это было необходимо для моего собственного спасения. Нет смысла повторять здесь те доводы, которые я приводил сам себе, поскольку я уже излагал их ранее. Теперь у меня появились новые аргументы, ибо эти люди угрожали моей жизни и сожрали бы меня, попадись я им в руки. Я собирался действовать исключительно из чувства самосохранения, и в данном случае это была мера самозащиты, ибо они угрожали мне, а не наоборот. Все эти доводы укрепляли мою решимость, однако сама мысль об убийстве приводила меня в такой ужас, что я никак не мог примириться с ней.

Впрочем, в результате напряженной внутренней борьбы и тягостных сомнений (ибо я весьма долго взвешивал про себя все доводы за и против) желание покинуть остров все же перевесило. Я решил во что бы то ни стало, при первой же возможности, захватить одного из дикарей. Теперь следовало продумать план, как это сделать, ибо эта задача была не из легких. Тщетно я ломал над ней голову и в конце концов решил, что дождусь прибытия дикарей, выслежу, когда они высадятся на остров, а там положусь на удачу и буду действовать сообразно обстоятельствам.

Приняв такое решение, я начал как можно чаще ходить на разведку и, по правде говоря, делал это так часто, что это мне порядком надоело. Мое ожидание длилось уже более полутора лет, и в течение всего этого времени я чуть ли не ежедневно ходил на западную оконечность острова, чтобы посмотреть, не появились ли пироги, но их все не было. Это сильно меня огорчало. Но я не могу сказать, что в этом случае, как и во многих предыдущих, неудача ослабила мое стремление осуществить задуманное. Чем дольше длилось ожидание, тем сильнее возрастало мое нетерпение. Одним словом, если поначалу я делал все, чтобы избежать встречи с дикарями, то теперь я мечтал о ней.

Итак, прошло более полутора лет с тех пор, как я составил свой план, и вот однажды утром я вдруг увидел, что на берегу, на моей стороне острова, стоят, по меньшей мере, пять пирог, а приплывшие на них дикари высадились на остров и куда-то скрылись. Такого нашествия я не ожидал. Увидев столько пирог и зная, что каждая вмещает от четырех до шести дикарей, если не больше, я был обескуражен и не знал, что мне делать и удастся ли мне справиться с двадцатью или тридцатью дикарями одновременно. И все же я приготовился к нападению в соответствии с заранее составленным планом и был готов действовать, если подвернется случай. Я долго ждал, прислушиваясь, не донесутся ли до меня какие-нибудь звуки, а затем, когда мое терпение иссякло, поставил ружья рядом с лестницей и с ее помощью вскарабкался на вершину холма.

Оттуда в подзорную трубу, а на этот раз я воспользовался лучшей из двух, которые у меня имелись, я увидел, что дикарей было не менее тридцати человек. Они уже развели на берегу костер и жарили мясо. Не могу сказать, чье это было мясо и откуда они его взяли. Все людоеды с характерными для них ужимками, воплями и непонятными восклицаниями плясали вокруг костра. Расстояние было велико, и звуки этого пиршества едва долетали до меня, но от этого не становились менее ужасными. Я видел, как лоснятся их обнаженные серые тела, напоминающие угрей, видел их сутулые спины и большие глаза, и вместе они составляли самую отвратительную

компанию, какую только можно себе представить. А поскольку они часто поднимали руки, то я заметил, что у всех у них, и у мужчин, и у женщин, были очень длинные пальцы, настолько длинные, что их можно различить в подзорную трубу. И ступни у них тоже были длинные и широкие, что бросалось в глаза, когда они задирали ноги во время своей дикой пляски. Мне стало ясно, что много лет назад, в день, который повлиял на всю мою дальнейшую жизнь на острове, я нашел на берегу отпечаток именно такой ноги.

И еще я подумал, что прошлая ночь была последней ночью полнолуния, и если бы дикари приехали накануне, то на берегу их ожидал бы весьма неприятный сюрприз. Даже в этот момент я ощущал, до какой степени зверю не нравятся эти существа, и не сомневался в том, что он стал бы охотиться на них из простого желания убивать.

Наблюдая за ними в подзорную трубу, я увидел, что от пирог ведут двух несчастных, предназначенных для съедения, — по-видимому, они оставались там на протяжении всего этого времени. Потом одного из них сбили с ног ударом деревянного меча или дубинки, ибо таков был их обычай, и несколько дикарей принялись за работу, потроша его перед тем, как пустить в пищу. Тем временем вторая жертва, которую оставили дожидаться своей очереди и которая не была связана, видя, что ей предоставлена некоторая свобода, внезапно рванула вперед и с невероятной скоростью понеслась по дюнам в мою сторону. Я хочу сказать, к той части острова, где находилось мое жилище.

Должен признаться, что я испугался, увидев, как этот дикарь бежит по направлению ко мне, и подумал, что все остальные бросятся за ним. Теперь у меня появилась надежда, что сбудется первая часть моего сна и что он непременно будет искать спасения в моей роще. Но я не мог рассчитывать на то, что сон сбудется до конца, а именно, что каннибалы не доберутся до этого места и не догонят его. Между тем я продолжал наблюдать и очень обрадовался, увидев, что за беглецом погнались всего три человека, и окончательно успокоился, когда стало ясно: он бежит гораздо быстрее своих преследователей, все больше отрываясь от них. Я понимал, что если ему удастся продержаться еще полчаса, то они его не догонят, ибо он бежал по-настоящему, а те трое не столько бежали, сколько поочередно переставляли ноги, как делают это на корабле люди, непривычные к морской качке.

От моей крепости их отделяла речка, о ней я часто упоминал в первой части моего повествования, та самая, на берег которой я выгружал добро, привезенное с корабля. Я понимал, что для спасения от преследователей несчастному придется преодолеть ее вплавь. Когда беглец добежал до нее, он бесстрашно бросился в воду, гребков за тридцать переплыл на другой берег, выскочил на него и, демонстрируя поразительную выносливость, вновь пустился бежать с изумительной быстрой.

Когда преследователи добрались до речки, я понял, что двое из них умеют плавать, а третий — нет. Стоя на берегу, он смотрел на остальных, не смея войти в воду, а затем поплелся обратно, что, в конце концов, обернулось для него благом. Я наблюдал, как двое дикарей неуклюже преодолевают речку. Плыли они в два раза медленнее, чем беглец. И тут я ясно понял, что наступил момент, когда у меня появилась возможность обрести слугу, а может даже товарища или помощника, и что самому Провидению угодно, чтобы я спас жизнь этому бедолаге. Переставляя лестницу, я как можно проворнее спустился с холма, прихватил два ружья, затем вновь забрался на холм и спустился с него с другой стороны, обращенной к морю. Идя напрямик, да еще под гору, я оказался между преследователями и беглецом и громко крикнул, чтобы привлечь внимание последнего. Оглянувшись назад, он, наверное, испугался меня не меньше, чем гнавшихся за ним людоедов. Я сделал ему знак идти ко мне.

Сам же я двинулся навстречу его преследователям. Внезапно напав на одного из них, я сбил его с ног ударом ружейного приклада. Мне не хотелось стрелять, чтобы не привлечь внимания остальных дикарей, хотя на таком расстоянии они едва ли могли услышать звук выстрела. Когда первый дикарь рухнул на землю, второй, бегущий за ним, остановился в испуге, а я начал медленно наступать на него. Подойдя ближе, я заметил, что он вооружен луком и стрелами и что он готовится выстрелить в меня. Тогда мне пришлось стрелять в него первым, и я сразил его наповал.