Жуткие приключения Робинзона Крузо, человека-оборотня
Шрифт:
Когда старик напился, я подозвал Пятницу к себе, чтобы узнать, не осталось ли в кувшине воды. Он сказал, что осталось, и я попросил отдать ее несчастному испанцу, действительно очень ослабевшему и лежавшему под деревом, кора которого была изрезана древними символами, на том месте, где земля была не такой красной от крови. Когда я увидел, что испанец сел, напился, взял хлеб и начал его есть, я подошел к нему и угостил пригоршней изюма. Он поднял голову и посмотрел на меня с безграничной благодарностью. Однако он был до того слаб и обессилен недавним сражением, что не мог стоять на ногах. Чертя пальцем на песке, испанец объяснил, что
Наконец, Пятница вернулся ко мне, и мы с ним отошли подальше от огромного идола. Было очевидно, что он ему не нравился, ибо он приближался к нему с большой неохотой.
— Пятница, — спросил я, — ты знаешь этого… человека?
Он замотал головой, и поначалу я воспринял это как отрицательный ответ, но потом догадался, что Пятница просто не захотел называть каракатицеобразного идола человеком.
— Что это такое? — спросил я.
Пятница поднял на меня огромные темные глаза и задрожал.
— Это великий Катхулу, — сказал он, — который спать и видеть сны под море.
Я ожидал подобного ответа, но, услышав его, затрепетал сам и повторил вопрос в надежде, что неправильно понял моего слугу или что он оговорился. Пятница вновь повторил это имя, и мне показалось, что он боится гнева своего прежнего божества. Через несколько минут он посмотрел мне в глаза и сказал:
— Всё говорить ему О.
До меня донесся какой-то шум, и я увидел, что отец Пятницы, Уолла-Кэй, вновь указывает рукой на идола и повторяет прежние слова, хотя теперь складывалось впечатление, что они звучат как молитва кающегося грешника.
Я обратился к испанцу Олегарио, предлагая, чтобы Пятница помог ему подняться на ноги. Но Пятница был сильным малым и, взвалив испанца себе на спину, перенес его к берегу и усадил в пирогу. Затем, слегка подтянув его, придвинул его вплотную к Уолла-Кэю и, столкнув пирогу на глубину, сам забрался в нее, налег на весла и быстро повел вдоль берега. На веслах эта пирога шла быстрее, чем моя лодка, когда я был в ней один. Через час мы благополучно доставили спасенных в устье нашей речки. Пятница помог нашим гостям выбраться на берег, но оба они не могли идти самостоятельно, и мой бедный слуга не знал, как ему поступить.
Я принялся раздумывать, как решить эту проблему. Отдав Пятнице распоряжение устроить их на берегу речки, я занялся сооружением носилок, на которые мы их уложили и вдвоем понесли к крепости.
Однако, добравшись до внешнего вала, мы столкнулись с еще большей проблемой, ибо они были не в состоянии перебраться через стену, а я ни за что не хотел пробивать в ней брешь. Потому я вновь засучил рукава. За два часа мы с Пятницей соорудили отличный шатер из старых парусов, поставив его между внешним валом и посаженной мной рощицей и накрыв сверху ветками. В этом шатре мы постелили им постели из тех материалов, которые были в моем распоряжении.
Удобно устроив вызволенных нами пленников и обеспечив им кров, я подумал о том, что их надо накормить. Прежде всего я велел Пятнице зарезать годовалого козленка из моего стада. Я отделил заднюю часть туши и разрубил ее на маленькие куски, велев Пятнице зажарить их и сварить из них бульон, добавив в него рис и ячмень. Все это я отнес в новый шатер и, накрыв стол, отобедал с бывшими пленниками. Пятница выступал в роли толмача, причем и тогда, когда я говорил с его отцом, и тогда, когда я говорил с испанцем,
Непригодный остров, урожай, наша лодка уплывает
После обеда я велел Пятнице взять одну из пирог и съездить за нашими мушкетами и прочим оружием, которое из-за спешки мы оставили на поле боя. На следующий день я приказал ему еще раз съездить туда, чтобы сжечь трупы дикарей, которые остались лежать на солнце и вскоре превратились бы в источник зловония и заразы. И еще я велел ему зарыть в землю ужасные остатки кровавого пиршества. Я не мог без содрогания даже подумать о том, чтобы выполнить эту работу самому. Теперь при одной мысли о зловещем капище меня охватывала сильная тревога, потому что в мою душу закралось подозрение, что божество Пятницы — не простая выдумка жрецов дикарских племен.
К тому времени я уже понял, что Уолла-Кэй — не только имя, но и титул, ибо подметил, что Пятница использовал это слово для обозначения старейшин-жрецов своего племени. Дикари поступают точно так же, как мы, когда называем людей «капитан» или «помощник капитана», и на протяжении жизни некоторые из них неоднократно меняют имена. Итак, отец Пятницы был своего рода священнослужителем, но на этот раз я не спешил опровергать религиозные представления дикарей, как делал это прежде, о чем вы уже знаете из моего повествования.
Вскоре я начал понемногу беседовать с моими новыми подданными. Прежде всего я велел Пятнице спросить отца, что тот думает по поводу уплывших на пироге дикарей и следует ли нам готовиться к их возвращению на остров в таком количестве, что мы с ними не справимся. Сначала Уолла-Кэй ответил, что, по его мнению, бежавшие дикари либо утонули во время ночного шторма, либо их отнесло к югу, к чужим берегам, где они наверняка были съедены. А как бы они поступили, если бы сумели благополучно добраться домой, он, по его словам, не знал. Однако он считал, что они так напуганы внезапным грохотом и огнем, с которыми совершено нападение на них, что обязательно расскажут соплеменникам, что все были убиты громом и молниями, а те двое на острове, то есть мы с Пятницей, были вовсе не люди, а злые духи, спустившиеся с небес, чтобы погубить их. Он был уверен в этом, потому что слышал, как все они выкрикивали слово тинд-ло,что на их языке обозначало духа-убийцу.
Впрочем, время шло, а пироги так и не появлялись, поэтому я постепенно перестал опасаться возвращения дикарей и вернулся к своей давней задумке перебраться на материк, тем более, что, как уверял меня Уолла-Кэй, его племя встретит меня со всем радушием как спасителя их жреца. У него тоже было много вопросов ко мне, потому что он никак не мог поверить, что я прожил на острове столько лет, как мы с Пятницей ему сказали.
— Он говорить белые человеки здесь долго не жить, — сказал Пятница, переводя слова отца. — Этот остров хороший для Катхулу и плохой для белые человеки. Здесь безопасно только наш народ. — При этом его отец ударил себя в грудь, и я заметил, что рука у него точно такая же, как у сына, только ногти на пальцах длиннее, а перепонки между ними — более мясистые. Кожа у Уолла-Кэя была такой же серой, как и у моего слуги Пятницы, но у него были белая борода, рот — более широкий, а глаза — еще больше, чем у сына. Он сильно напоминал мне старую лягушку, но я ни за что не стал бы говорить Пятнице такие вещи.