Жюльетта. Госпожа де... Причуды любви. Сентиментальное приключение. Письмо в такси
Шрифт:
— В одиночестве, ждать? Но мне совершенно все равно. Не беспокойтесь обо мне, Петер, ступайте с Маризой.
— Нет, останьтесь, — повторила г-жа Лежан.
Катерина молчала, Петер не двигался, но Мариза, будто он продолжал настаивать на том, чтобы сопровождать ее, все не отнимала рук от его груди, повторяя снова и снова: «Нет, нет, останьтесь, останьтесь, умоляю вас». Он остался, она ушла, потом развернулась, подошла к ним и добавила: «Не говорите обо мне плохо».
Как только она ушла, г-жа Валь-Дидье и Петер фон Эль переглянулись.
— Бессонные ночи никак не
— Ага! — ответил он, — вижу Мариза поделилась с вами.
— Женщины, тем более подруги, часто все друг другу рассказывают.
— Даже тогда, когда нечего рассказать?
— Как нечего?
— Так, нечего. Позвольте, поговорим о чем-нибудь другом.
— Но о чем же?
— Давайте решим, когда встретимся вновь.
— Встретимся вновь?
— Да. Катерина, я решил сегодня же уехать.
— Как? Так скоро? О! Понимаю, вы уезжаете вдвоем!.. Как я только что ошиблась, утверждая, что подруги обо всем рассказывают друг другу. Мариза не говорила мне о ваших планах… на медовый месяц.
— Медовый месяц? Не думаю. Нет, я уезжаю один. Искушение, которому я поддался, — это призыв к порядку. Собираюсь вернуться в Нормандию.
— Петер, вы бежите от любви, вы боитесь любви?
— Нет.
— Но вы же любите Маризу. Вы влюблены в нее и, что бы там ни было, после проведенной ночи…
— Это была самая черная ночь в моей жизни.
— О…
— Катерина, я — не любитель любовных похождений.
— Бегут от того, чего боятся. Если вы любите Маризу, тогда понятно, почему вы уезжаете, но если нет, тогда почему?
— Некоторые поступки лишены завтрашнего дня. Завтрашнего дня и чувства вины. Женщине, которая без колебаний соглашается стать игрушкой мужских домогательств, приходится, когда наступает день, исчезнуть вместе с ночью. Я очень хорошо отношусь к Маризе и не хотел бы ни разочаровывать ее, ни доставлять неприятности, но ее поведение сегодня утром свидетельствует о том, что, боюсь, она заблуждается.
Зная, как легко, с какой свободой суждений Мариза относится к любви, находя удовольствие даже в разрыве отношений, г-жа Валь-Дидье ответила: «Женщины страшно боятся быть покинутыми, но, что касается Маризы, у вас не должно возникать угрызений совести. Будьте самим собой, объяснитесь с ней, она поймет.
— Неловкость останется. Мое присутствие станет источником дискомфорта, я совершенно уверен, поэтому и решил уехать.
Г-жа Валь-Дидье прижала платочек к губам.
— Это слишком грустно, ведь я ни в чем не виновата, а вы находите естественным, что я буду страдать от последствий вашего поступка, или, вернее, проступка Маризы.
— Каких последствий?
— Да ваш отъезд.
— Катерина, меня глубоко трогают ваши переживания. Мне тоже жаль. Поверьте, мне не хочется покидать вас.
— О, как я на нее сердита! Она все уничтожила, все испортила…
— Катерина, вы заблуждаетесь: я уезжаю не из-за нее, а из-за себя. Не будем больше об этом, а теперь позвольте поблагодарить вас.
— Поблагодарить меня? Ну уж нет, от этого я вас избавлю, — снова прижав платочек к губам, прошептала: — Ничего не понимаю. Все кажется справедливым
Тут как раз появилась г-жа Лежан, издали весело приветствуя их. Они так вяло отреагировали, что еще не приблизившись, она почувствовала, что в ее отсутствие произошло что-то серьезное, что-то неотвратимое, и жертвой станет она. Она села, по очереди посмотрела на Катерину, на Петера, потом, прервав молчание, сказала:
— Вы и не притронулись к мороженому, оно почти растаяло.
— А знаешь, полет ласточек и мелькание прохожих завораживают меня почти так же, как звезды, как огонь камина. Я могу смотреть и смотреть, забыв о том, кто я, где нахожусь, — ответила г-жа Валь-Дидье.
— Мы вас ждали, — добавил Петер фон Эль.
— Правда?
— Ну конечно, Мариза.
Они взяли ложечки и медленно, улыбаясь в пустоту, принялись помешивать мороженое, пока оно окончательно не растаяло.
У г-жи Лежан застрял в горле комок, она не знала, что делать со своим радостным настроением, ощутила, что веселье ее не к месту, и ей захотелось заплакать.
— Возьмем фиакр, — решила внезапно г-жа Валь-Дидье. — Который час? Пора возвращаться.
Они ехали домой по раскаленной зноем дороге, не проронив ни слова. Сразу по возвращении Петер прямиком отправился к себе, и дамы остались вдвоем.
— О чем вы говорили? Что он тебе сказал? Он сожалеет? Его мучит совесть? Он обвиняет себя? — спрашивала Мариза у г-жи Валь-Дидье.
— Откуда мне знать, что он думает? Все, что я могу сказать, это что он уезжает.
— Он?
— Да, сейчас он пошел собрать вещи. Вот так, дорогая моя.
— Он сказал тебе, что уезжает, и ты его не уговорила остаться?
— Я? Напротив, я умоляла его остаться.
— Ты его умоляла? Ты действительно его умоляла, и все же он уезжает? Но почему?
— Спроси свою совесть, — ответила г-жа Валь-Дидье, — и скажи: тебе и в самом деле есть чем гордиться?
Г-жа Лежан была тонкая штучка:
— Мою совесть? Сначала ты спроси свою. А-а, поняла, — вдруг сказала она, — ты ревнуешь! Мадам не может вынести мысли, что я нравлюсь мужчине, который нравится ей. С помощью намеков и закатив глаза, ты его смутила? «Не верьте ей, я ее хорошо знаю, она так непостоянна! Ей все равно, кого любить, она любит, как дышит, не важно каким воздухом…» И получай! Пошли сомнения. И пожалуйста! Подозрения! Признайся, что ты напугала его и постаралась нас разлучить. Хорошая работа. И ты спокойно смотришь мне в глаза?
— Мариза, приди в себя. Если не хочешь получить пощечину, советую замолчать.
— Молчать перед женщиной, которая, не стесняясь, говорит гадости за спиной? Ты меня еще не знаешь, милочка. За кого ты меня принимаешь?
— Я? За женщину, которая вывалялась в грязи, — ответила Катерина, и тут Мариза влепила ей пощечину.
Г-жа Валь-Дидье испустила крик, затопала ногами и помчалась догонять г-жу Лежан, которая бросилась бежать, поймала ее, встряхнула и влепила ей две пощечины.
— Убирайся вон отсюда, — кричала она, — собирай вещи и убирайся!