Жюльетта. Том II
Шрифт:
— Тем не менее извергаться я не буду, надо поберечь силы. — Он аккуратно вытер свой член и добавил: — Давайте лучше поговорим о делах.
Раймонда потихоньку выскользнула из комнаты, мы остались втроем: Корделли, Дюран и я.
— Я не смог дождаться назначенного часа, — объяснил он — и примчался сюда. Мадам Дюран сказала, что вы забавляетесь с девицей, которая предназначена мне. Увидев Раймонду, я почувствовал неодолимое желание и должен сознаться, что теперь уже жалею, что она — не моя жертва. Мадам Дюран сообщила, что это — ваша фаворитка, что вы ни за что не согласитесь расстаться с ней… Но выслушайте меня, мадемуазель, — продолжал искуситель, беря меня за руку. — Я очень
119
Самая известная ярмарка в Италии в ту эпоху. (Прим. автора)
— Вряд ли, — ответила я, чувствуя, что алчность, любовь к золоту вытеснили все прочие чувства из моего сердца. — Двадцать тысяч, и вы забираете их двоих.
— Однако, — напомнил мне Корделли, — я уже купил одну за тысячу.
— Считайте, что сделка не состоялась; я продаю их вместе или не продаю совсем, но дешевле не уступлю.
— Я могу только одобрить решение моей подруги, — вставила Дюран, — и меня удивляет, что она так дешево продает столь восхитительные предметы.
— Я обожаю эту девочку, и кому же я отдаю ее? Негодяю, который собирается ее убить!
— Вы правы, — согласился итальянец, — и смерть ее будет жуткой и мучительной, уверяю вас.
— За такое удовольствие надо платить, синьор. Решайтесь скорее, иначе жалость вползет в мое сердце, и вы останетесь ни с чем.
— Да, ваш товар дороговат, мадемуазель, — задумчиво пробормотал торговец, — но черт меня побери! Вы застали меня в тот момент, когда похоть перевешивает разум. Передайте эту бумагу моему доверенному, и он тут же выдаст вам требуемую сумму. А тем временем позвольте взглянуть на другую девушку.
— Мерзавка, — прошептала я своей подруге, — это снова твоя работа. Ты, кажется, вознамерилась лишить меня всего, что у меня есть.
— Виной тому только моя любовь, Жюльетта; но ты никогда не пожалеешь об этом, ибо я заменю тебе целый мир. И она отправилась за деньгами. Я вызвала Элизу.
— Очаровательное создание! — воскликнул распутник, увидев ее. — Неудивительно, что вы запрашиваете такую цену за свой товар.
Он торопливо начал раздевать девушку, и восторгу его не было предела, когда перед ним предстали все ее прелести. Он решил, что такой изящный, будто отлитый гениальным скульптором зад требует более тщательного осмотра; он долго и сосредоточенно целовал его, раздвигал ягодицы, щекотал языком отверстие, вставил туда член, потом снова целовал, не в силах оторваться от прекраснейшего предмета.
— Позовите сюда вторую, я хочу сравнить их.
Появилась Раймонда, разделась и предоставила свое тело для осмотра. Вы не представляете, с какой тщательностью происходила эта процедура, в особенности придирчиво были обследованы ягодицы. Пока покупатель был поглощен своим занятием, я взяла в руку его орган и начала медленно поглаживать
— По правде говоря, я не могу решить, какая из них лучше, — признался он мне по секрету, — обе они великолепны. И обе будут умирать долго и мучительно.
— Чей зад, по-вашему, лучше? — полюбопытствовала я.
— Конечно, Раймонды, в том нет никакого сомнения, — ответил он, с чувством поцеловав обладательницу предмета, который имел в виду.
— Я хочу сказать, что в ее потрохах теплее и уютнее… А ну-ка, Жюльетта, ложитесь на кровать, — вдруг заявил ненасытный монстр, — я попробую и вашу задницу.
С одной стороны он поставил Элизу, с другой — Раймонду, и, содомируя меня, мял и щипал им ягодицы. Потом неожиданно остановился и с сожалением проговорил:
— Достаточно, иначе я кончу. А нам надо отправляться в дорогу.
Девушки пошли готовиться к поездке.
— Скажите честно, — спросила я, когда осталась наедине с итальянцем, — это моя подруга надоумила вас выбрать Раймонду, не так ли?
— Не буду скрывать, что она очень хочет ее смерти.
— Вот мерзавка! Это от ревности, впрочем, причина достаточно уважительная. Но не беспокойтесь: я решила твердо, и обе эти твари должны претерпеть адские муки. — Говоря эти слова, я как бы невзначай начала ласкать ему член, прижимая его к своей груди и щекоча пальцем анус. — А можно узнать, какую пытку вы для них приготовили?
— Боитесь, что она будет слишком жестокой?
— Если бы я была на вашем месте, их страдания превзошли бы все, что может придумать человеческое воображение.
— Вы восхитительная женщина… Я люблю таких; настоящие женщины всегда более жестоки, чем мужчины, если дают волю всем своим чувствам.
— За этим кроются вполне естественные причины, — заметила я, — их органы устроены гораздо тоньше, а чувствительность их намного выше; бесчувственное существо не может быть жестоким.
— Совершенно верно; к тому же обладая живым воображением, женщина не может удержаться от излишеств и извращений, вот почему в злодействе она заходит дальше, чем мужчина. Случись где-нибудь дуэль, гладиаторские бои или публичная казнь, женщины валом валят поглядеть на это зрелище, и среди зевак вы всегда найдете в десять раз больше женщин, нежели мужчин. Между прочим, — добавил торговец, — многие глупцы, обманутые этим болезненным любопытством, не могут понять, что крайности всегда сходятся, что его источником является врожденная жестокость.
— Это потому, что сама по себе жестокость есть продолжение чувствительности, и великие злодеяния, которые мы совершаем, в значительной мере проистекают из чувствительности нашей души.
— Вашими устами, дорогая, говорит сама истина. Поцелуйте меня, поцелуйте сильнее; я восхищен вашим умом, вашими чарами, и вы должны перебраться ко мне.
— Я навек привязана к своей подруге, — отвечала я, — и только смерть может разлучить нас.
— Она тоже может жить с вами.
— Нет, мы собираемся вернуться на родину.
В этот момент я услышала шаги Дюран. Я пошла встретить ее, и на пороге, где нас не мог услышать Корделли, она сообщила мне, какой замечательный трюк совершила только что.
— Я подделала доверенность и получила в два раза больше.
— Сорок тысяч цехинов?
— Вот именно, и они уже в надежном месте.
— Какая же ты умница!
— Теперь ты не жалеешь о сделке?
— Нисколько. А вдруг Корделли встретится со своим казначеем?
— К тому времени дело уже будет сделано. Если только он посмеет пожаловаться на нас, мы сами отправим его на эшафот за чудовищное преступление.