Жюстина
Шрифт:
Нет нужды описывать состояние несчастной графини, когда она узнала, что ее мучитель в сопровождении таких же мерзких развратников явится наслаждаться ее страданиями в столь неурочный час: она только что встала из-за стола.
– Милая девушка, - испуганно взглянула она на Жюстину, - они очень пьяные... и разъяренные?
– О да, мадам, они совсем потеряли голову.
– Великий Боже! Какие ужасы меня ожидают... Но вы не покинете меня во время этой жестокой сцены, вы будете рядом, не правда ли, мадемуазель?
– Ну конечно, если мне позволят.
– Да, да... А кто эти люди? Вы говорите,
– Да, мадам, это кузен господина де Жернанда, он держит постоялый двор единственно для распутства и для того, чтобы грабить и убивать тех, кто у него останавливается на ночлег.
– Ах, какой ужас! И вот этим злодеям мой муж хочет бросить меня на потеху! А кто эта женщина с ними?
– Супруга хозяина гостиницы, такая же злодейка, такая же развратная, как они.
О мадемуазель, значит, случается, что представительницы нашего пола забывают о нежности и благородстве и предаются мужским извращениям?
– Да будет вам известно, мадам, - ответила Жюстина, - что женщина, отказавшаяся от целомудрия и от чуткости, которые присущи нашему полу, скорее, чем мужчины, привыкают к пороку и невоздержанности и глубже ввязают в них.
– И вы полагаете, что господин де Жернанд допустит, чтобы я стала жертвой чудовищных наклонностей этого жуткого создания?
– Увы, я в этом не сомневаюсь, мадам. Не успела Жюстина произнести эти слова, как внизу послышался шум: пьяный хохот, площадная брань и богохульные ругательства предшествовали появлению веселой компании, и несколько слезинок оросили ресницы мадам де Жернанд, которая поняла, что пытки неизбежны.
Шумный кортеж состоял из мужа, четы д'Эстервалей, Брессака, шестерых самых красивых ганимедов, двух старых служанок и нашей несчастной Жюстины, которая, потрясенная предстоящими ужасами, дрожащая от страха самой сделаться жертвой, уверенная в том, что ничем не сможет помочь своей госпоже, желала только одного - оказаться как можно дальше от этого дома.
Все церемонии, о которых мы расскажем подробно, соблюдались неукоснительно при каждом визите жестокосердного хозяина, менялись лишь детали в зависимости от количества гостей, присутствующих на оргиях.
Графиня в накинутой на плечи прозрачной греческой тунике опустилась на колени, увидев супруга, и наши распутники с удовольствием рассматривали ее в таком униженном положении.
– М-да, дядюшка, - произнес Брессак, пошатываясь, - а у вас очаровательная жена...
– Потом заплетающимся языком продолжал: - Вы позволите, дорогая тетушка, смиренно приветствовать вас? Я искренне сочувствую вашей столь незавидной участи, должно быть, мой досточтимый дядя имеет веские причины обращаться с вами таким образом, так как он - самый справедливый человек на свете.
Тут заговорила мадам д'Эстерваль, справившись с внезапным приступом икоты:
– Я уверена, что госпожа графиня жестоко оскорбила своего уважаемого супруга, иначе просто невозможно, чтобы такой гуманный человек, такой любезный, такой мягкий, потребовал от дамы таких вещей.
–
– Друзья, - торжественно заявил Жернанд, - надеюсь, вы не возражаете, если она окажет почтение вашим ягодицам, и прошу вас представить ей названное божество, чтобы графиня могла воскурить ему фимиам.
– Дядя драв, черт меня побери!
– обрадовался Брессак и незамедлительно спустил панталоны, являя окружающим ту часть своего тела, которую обнажал с особенным удовольствием.
– Да, да, я вижу, что моя дорогая тетушка желает облобызать мой зад, и я с радостью предоставлю ей эту возможность.
– Давайте, давайте, доставайте свои задницы!
– подбадривал Жернанд.
И вот мгновение спустя названные предметы почетных гостей, Жюстины, юношей-педерастов и даже служанок так тесно окружили бедную графиню, что она оказалась в плотном кольце из ягодиц, которые едва не упирались ей в лицо.
– Надо немного упорядочить это, дядюшка, - озабоченно сказал Брессак, а то мы задушим даму. Пусть каждый подставит свою задницу для поцелуя, который распалит его желание, а я подам пример.
При этом он выдавил из себя немного экскрементов, и это обстоятельство вызвало такой восторг, что все, исключая Жюстину, повторили шутку маркиза.
– Итак, мадам, - спросил наконец Жернанд, - вы готовы?
– Ко всему, сударь, - покорно и отрешенно ответила графиня, - вы же знаете, что я ваша жертва.
Тогда Жернанд дал Жюстине команду раздеть свою жену, и несмотря на внутреннее сопротивление она вынуждена была смириться: несчастная подчинялась только тогда, когда не могла поступить иначе, но по доброй воле - никогда. И она сняла с плеч хозяйки прозрачную сутану, и похотливые взгляды уставились на голое тело.
– Клянусь честью, великолепная женщина!
– выдохнул д'Эстерваль, необыкновенно возбужденный этим зрелищем.
– Ну ладно, - сказал Жернанд, - возьми ее друг мой, раз ты находишь ее красивой, я вручаю ее в твои руки. Прости, племянник, что я не отдал предпочтение тебе, но я знаю твои вкусы и оставил для тебя зад, если он тебя вдохновляет, кстати, вы можете положить даму между вами.
– Кровное родство заставит меня сотворить чудо: хотя женский зад меня соблазняет не больше, чем передняя часть, если д'Эстерваль не против, я ступлю, заодно с ним, на тропинку, противоположную той, которой пойдет он; будьте добры вести нас, дядюшка.
– Охотно, - согласился Жернанд, - ничто так меня не радует, как возможность поспособствовать собственному бесчестью.
С этими словами он взял в обе руки орган д'Эстерваля и втолкнул его во влагалище своей жены, затем перевернул их так, чтобы она оказалась сверху. Таким образом во власти Брессака оказались прекраснейшие на свете ягодицы, и тот, снова при помощи графа, с ходу преодолел препятствие. Старый развратник развалился в кресле лицом к участникам этой сцены, его окружили все шестеро педерастов: двоим он массировал член руками, двое примостились под самым его носом так, чтобы он мог сосать их по очереди, еще двое трудились над его поникшим инструментом - делали с ним то же самое, что он делал с членами, торчавшими перед его лицом.