ЖЖурнальные рассказы
Шрифт:
— Великая мышига назначает вас своими священными хранителями и желает навеки осчастливить звездолет своим присутствием!
— Но мы… это… того… Недостойны! — нашелся онемевший было капитан, снимая мышигу вместе с фуражкой и снова сажая на поднос. — Не могли бы вы забрать великую и божественную с собой и преклоняться ей в более подходящей обстановке?
— Кто мы такие, чтобы перечить великой мышиге?! — патетически воздел руки президент. — Божество ясно изъявило свою волю, и мы проследим за ее выполнением. С этого момента я официально объявляю ваш корабль священной обителью Божественной с присвоением ему статуса Единого
На протяжение этой возвышенной речи лицо капитана все больше вытягивалось и приобретало нездоровый зеленоватый оттенок.
— Так что, мы так и будем болтаться на орбите Марилетты до конца жизни, обихаживая вашу прокля… великую мышигу?! — не выдержал он.
Президент недоуменно сдвинул брови:
— Как я, простой смертный, могу указывать великой мышиге, каким курсом ей надлежит следовать по бесконечным просторам Галактики? Вы свободны и можете лететь, куда пожелает Божественная. Более того, любое противодействие ее продвижению будет расцениваться нами как прямая агрессия в адрес Марилетты со всеми вытекающими последствиями. Со своей стороны, правительство Марилетты почтет за честь оказать хранителям Божественной единовременную материальную помощь в размере полумиллиона межгалактических валютных единиц с последующей ежемесячной выплатой еще десяти тысяч в течение всей жизни мышиги — разумеется, при условии неизменного благоденствия последней.
— Погодите, — вмешалась Дарина, — но если я не ошибаюсь, мышиги широко распространены по всему созвездию, и тратить на содержание каждой по сто двадцать тысяч в год по меньшей мере глу… накладно!
— Ошибаетесь, — возразил президент. — Это ПОСЛЕДНЯЯ мышига в Галактике. Убежденные в божественной природе мышиги, мы слишком поздно узнали об уязвимости ее материального тела. Ужасное прозрение постигло нас подобно удару молнии, мы даже объявили год всепланетного траура, ибо мы верим, что без мышиги, своим божественным даром открывающей Врата отлетающим душам, наша земная жизнь теряет всяческий смысл, не имея продолжения на небесах. Берегите же Божественную, как зеницу ока, и она вознаградит вас сторицей! Удачи вам.
С этими словами президент наконец пожал капитану руку и вышел, не забыв почтительно поцеловать пол перед мышигой.
Леш наконец отпустил Феодора, и тот едва ли не ползком убрался в свою каюту.
— Дарина, — слабым голосом спросил капитан, — сколько живут мышиги?
— По некоторым данным — около двухсот лет, — подумав, сообщила биолог.
— Но это значит… значит… — заикаясь от потрясения, начал капитан.
— Что ближайшие двести лет мы можем не заниматься перевозками грузами и у нас еще останется достаточно денег на организацию долгожданной экспедиции! — ликующе возопил бортмеханик.
— А из первых пятисот тысяч мы выкупим у заказчиков испорченные консервы, — подхватила Лида, — и их с лихвой хватит и экспедиторам, и на прокорм этой проклятой твари в течение всего срока годности!
— Тварей, — поправила Дарина, — похоже, наша мышига ожидает прибавления потомства!
— Ты хочешь сказать, — подозрительно ласково уточнил капитан, — что в ближайшем будущем нас ожидает нашествие шишишат?
— Что такое три-четыре сотни икринок в масштабе Галактики? —
Капитан закатил глаза и рухнул в обморок.
Курортный роман. 16+
— Ну наконец-то у нас будет нормальный отпуск! — с чувством сказала Велька, когда лошади были рассёдланы, сумки разобраны, а мы устроились на криво сколоченной лавочке под сосной, любуясь открывавшимся отсюда видом. Впереди уходило в бесконечность золотисто-алое закатное море под таким же небом, слева возвышалась скала, похожая на спящего дракона (впрочем, на спящего дракона похоже большинство скал — нечто бесформенное с зубчатыми краями), справа виднелся небольшой рыбацкий посёлок Перевалово, дворов сорок. — Без мужей, без детей, без клиентов!
— А у тебя разве есть дети? — озадачилась я. — Кажется, я что-то пропустила!
— Нет, — успокоила меня подруга, — но мне и чужих хватает! Вечно крутятся возле моей избушки, вопят, в окна подглядывают!
— Что, сделали из тебя «злую ведьму»? — сочувственно уточнила я. — Испытывают тобой на храбрость: подбежать к порогу, коснуться двери и удрать?
— Если бы! — возмущённо отмахнулась подруга. — Нет — подкрасться к окну и посмотреть, как я моюсь! И, кстати, этим не только детишки грешат…
Велька немного помедитировала на чаек, с визгливыми криками реющих над мелководьем, а потом повернулась ко мне и торжественно потребовала:
— Вольха, поклянись, что на этой неделе ты не будешь работать!
— Клянусь, — охотно согласилась я. От упырей, вурдалаков и прочих мало ассоциирующихся с пляжным отдыхом тварей меня уже тошнило. Мы запланировали эту поездку еще три года назад, но то Вельку срочно выдернули в Волмению к тётке, то меня в Шаккару на конференцию, то лето выдалось холодное, то Орсане приспичило рожать двойню и она требовала нашего непременного присутствия и участия (причем с седьмого по девятый месяцы, мы уже сами там чуть не родили!). Честно говоря, я успела смириться с мыслью, что обречена видеть солёную воду только в кадке с огурцами, как вдруг всё внезапно сложилось, утряслось и завертелось!
— Даже если она сама прибежит и будет тебя на коленях упрашивать поработать! — уточнила подруга, так угрожающе наставляя на меня палец, словно из него, если что, вылетит молния и испепелит лгунью на месте.
— Без проблем! — Мне самой было бы безумно обидно остаться без купания и пляжного загара из-за случайно прокушенной ноги или ободранной руки. — Но тогда и ты поклянись, что не прикоснёшься к котлу! Я хочу наслаждаться морском воздухом без примеси тухлых куриных потрохов, сваренных вместе с папоротником и мухоморами!
Мы торжественно пожали друг другу руки.
***
Работа постучалась в нашу дверь следующим же вечером, когда мы с Велькой поднимались по тропинке от моря — она оказалась выше и круче, чем расписывал ушлый хозяин снятого нами домика, но вполне проходимой.
Когда мы наконец одолели подъём, работа уже не стучалась, а поочередно заглядывала в окошки, приставив ладонь ко лбу, чтобы отсечь свет. Привязанный к сосенке мышастый коник с отвислыми губами и навозным хвостом старательно изображал молодого горячего жеребца, но Смолка, хоть и была в охоте, прижимала уши и щерила зубы, недвусмысленно сообщая, что шансов у него нет и не будет.