Зигги Стардаст и я

Брендон Джеймс

– Садись поближе, – говорит Старла, снова занявшись клеевым пистолетом. – Хочу поболтать.

– Секунду…

Шевельнуться не получается. Ага. Стояк просто сверхъестественный. Проклятье. А еще жжется и даже, кажется, шипит. Как оборванный электропровод. (Вечные побочные эффекты от процедур доктора Эвелин. Скоро расскажу подробнее.) Но все сразу точно никуда не годится.

Старла ничего не замечает, увлеченная стразами. Сворачиваю журнал в трубочку и сую в задний карман. Потом спрячу в чулане: эти парни окажутся погребены под стопкой номеров National Geographic на веки

вечные. Там им самое место: подальше от чужих глаз, где никто не найдет.

Я осторожно выпрямляюсь, ужом сползаю с кровати, хватаю карандаш, какой-то первый попавшийся листок и начинаю рисовать, чтобы отвлечься. Знала ли Старла, что там такая статья? Не потому ли хотела поскорее подарить журнал мне? Нет. Она знает, как я отношусь к этой болезни.

– Почему тебе так нравится рисовать мои веснушки? – спрашивает она.

– Что?.. А-а… Потому что они восхитительные.

– Терпеть их не могу. Чувствую себя прокаженной. О-о-о-о-о… – продолжает напевать Старла.

– Смеешься? Это твоя самая классная черта. Ты похожа на ходячее ночное небо.

– Ты неисправим, – фыркает она, приклеивая очередной страз, часть теперь уже очевидного пацифика [12] на левом заднем кармане.

Нахожу местечко на ее щеке и открываю новое созвездие.

– Гляди-ка, только что нашел крошечную Большую Медведицу!

– Ах, Джонни-Джонни-Джонни…

– Ох, Старла-Старла-Старла…

– И что же я буду без тебя делать!

– А?.. – перестаю рисовать.

12

Международный символ мира, разоружения, антивоенного движения.

Она не отвечает. Только оставляет в покое джинсы и ставит иглу проигрывателя в начало записи. Роберта Флэк снова каплет медом.

– Старла!

Она молча поворачивается к телевизору, начался Soul Train.

– В каком смысле «без тебя»? – спрашиваю я, хватая ее за ладошку, всю липкую от клея.

– Я просто… не знаю… Я буду скучать по тебе, вот и все.

– Так я ж никуда не еду, – недоумеваю я.

– Ты – нет, – отвечает Старла, поворачиваясь ко мне. – Еду я.

Все портреты на стенах одновременно ахают.

– Что? Куда?

– На лето. В округ Колумбия. Маме предложили работу преподавателя, и папа хочет, ну, чтобы я побольше узнала о движении и все такое. Я все собиралась тебе сказать, но…

– Так, значит… – Я не знаю, что ответить, поэтому повторяю: – Так, значит…

– Я понимаю…

– Правда?

– Правда.

– Ага…

Нет. Быть этого не может. Я не проводил без Старлы ни одного лета с тех пор, как случилось ЭТО. Меня повело: мир кружится вокруг нас, точно торнадо, а мы, склеившись ладонями, сидим в его центре. Закрываю глаза.

– Ты как, нормально? – спрашивает она, вытирая мне слезы. Вот как, а я и не почувствовал, что плачу!

– Конечно, – отвечаю я, натягивая на лицо фальшивейшую из всех возможных улыбку. – Рад

за тебя. Просто буду… скучать по тебе… понимаешь…

Она приподнимает мой подбородок.

– Слушай, в порядке бреда, я тут переговорила с родителями: мама сказала, что ты можешь поехать с нами, если хочешь… Правда, здорово?

– О… да…

– Мы уезжаем на следующий день после окончания уроков. А так не придется расставаться, к концу лета тебя будет так тошнить от меня, что ты до смерти захочешь домой.

Мы смеемся. Типа того.

– В любом случае тебе будет на пользу выбраться из этого мещанского городишки, Джонни… увидеть что-то новое… познакомиться с новыми людьми… ну, понимаешь…

– Мгм…

Она продолжает говорить, но я не слышу. Мой мозг парализован. Старла права. Я никогда не покидал пределы Крев-Кёр, но всегда мечтал об этом: уехать автостопом в Калифорнию, чтобы стать звездой рок-н-ролла. Но не могу. Не сейчас. Не смогу, пока не вылечусь окончательно. Как я это сделаю без нее?

– …и сможем жить в палатках в парке на Национальной аллее со всеми протестующими против войны во Вьетнаме. Может, даже сможем сделать что-то с этой дурацкой никчемной войной, понимаешь? Давай, поехали, я не хочу делать это одна! Нам будет весело! Пожалуйста, соглашайся!

Она улыбается – натянутой улыбкой. Потому что знает.

– Отец ни за что не разрешит. Мне всего шестнадцать, и…

– Да тебе через пару недель будет семнадцать! Папа сказал, что поговорит с ним, если ты…

– И у меня еще процедуры…

– Ой… верно… – шепчет она.

– Ты знаешь, я не должен пропускать.

Старла передергивает плечами.

– Я вылечусь, слышишь? Как ты и сказала, это всего на пару месяцев. В любом случае ты должна поехать, чтобы наконец наорать на Никсона, как тебе всегда хотелось. За нас обоих. – Теперь я вытираю ее слезы. – Не волнуйся, ладно?

Я говорю это скорее себе, чем ей. Остался еще один курс процедур, но я ни за что не пережил бы предыдущие, если бы Старлы не было рядом… Я ничего не пережил бы, не будь ее рядом…

– Ага, ладно, – отвечает она.

Сидим в молчании. Кажется, будто мир треснул, осыпаясь вокруг меня, и только потом я понимаю, что запись кончилась, а игла скребет пластинку вхолостую.

– Ну же, – улыбаюсь я. – Идем в церковь.

Выключаю проигрыватель и увеличиваю громкость телевизора.

Мы смотрим Soul Train.

Бобби Уомак [13] поет фанк-версию «Fly me to the Moon» [14] .

Все это время мы держимся за руки.

13

Афроамериканский певец, гитарист, автор песен в стилистике ритм-н-блюза.

14

Джазовая песня Барта Ховарда.