Зигун
Шрифт:
– А ты?! – закричал Зигун. – Что же ты!
– А ты подумай… – получил он короткий ответ.
И тут его осенило: приговор. Приговор маме его девочки.
Руки у него опустились – как же он сразу не понял: если черные тут, значит… это приговор. Бедная девочка… Только родилась – и уже без мамы.
Медсестра ввела последнюю порцию инъекции, и аппарат истошно запищал, а после прерывисто загудел. Врачи и медсестры забегали и закричали, лишь отец девочки стоял молча – видимо, он оказался единственным, кто все уже понял.
Так закончился первый рабочий день Зигуна.
* * *
Начались
Он начал читать Библию и Евангелие, но все стало казаться еще запутаннее. Он изучил и Евангелие, ту главу, о которой говорил его руководитель. В ней шла речь о рождении Иисуса: «Родит же сына. И наречешь ему имя: Иисус. Ибо он спасет людей своих от грехов их».
Речь шла о том, что Иисус – спаситель, и он спасет всех людей от грехов их, ибо прощать грехи свойственно одному Богу.
Ясности пока это не принесло, и Зигун изучал тему дальше. Заодно он вспоминал и записывал самые яркие позитивные и негативные моменты своей жизни, тщетно пытаясь найти причину вынесения себе приговора. Пока все, что он вспомнил, было мелочью, кардинально вряд ли решившей судьбу приговора.
Самые ранние воспоминания о плохом и хорошем, о жизни и смерти были связаны со смертью бабушки – бабули, как ее называли в семье, самого близкого человека для Зигуна в детстве. Конечно, родители стояли для него формально на первом месте, но они были целыми днями на работе, а с Зигуном оставалась бабуля. Такой преданности и самозабвения ради внуков он не встречал потом нигде.
Семья Зигуна жила на окраине города, квартира бабушки была в центре. На дорогу до внука у нее уходило минимум полтора часа, потому она вставала с рассветом и приезжала каждое утро, чтобы покормить Зигуна завтраком, обедом и приготовить на всех ужин. В детский сад он не ходил из-за слабого здоровья – у мальчика обнаружились проблемы с глазами. Ночью, пока он спал, глаза гноились, и к утру этого гноя скапливалось в уголках глаз так много, что невозможно было разлепить веки. Бабуля приезжала каждое утро и тихо сидела у кровати, поджидая, когда Зигун проснется. Иногда она возилась на кухне и не слышала, что он проснулся, тогда Зигун тихо звал ее, и она появлялась с приготовленной пиалой с отваром ромашки. Бабуля аккуратно смачивала его глаза до тех пор, пока он не открывал их. И конечно, первым, что он видел, открывая глаза, была бабуля.
Это продолжалось каждый день довольно долго, до тех пор, пока Зигун с родителями не поехал в Одессу в специализированную глазную клинику, лучшую в стране, где ему назначили лечение – уколы прямо в глаза, точнее, в уголок глаза. Уколы ставили огромной иглой, и родители не могли спокойно на это смотреть. Зигуну было тогда лет пять, но вел он себя на редкость спокойно для маленького ребенка, несмотря на риск малейшей ошибки при уколе. То ли он не понимал всей серьезности действа, то ли уколы были не такие уж и болезненные, за давностью лет уже и не вспомнить, но он мужественно перенес все лечение – и проблемы со зрением исчезли навсегда, будто их и не было.
Даже
– Большим человек ты станешь, когда вырастешь, помяни мои слова. Жаль, меня тогда уже не будет.
Он почему-то запомнил эти слова, хотя так никогда и не понял, что бабуля имела в виду под «большим человеком». А тогда он не понял даже, что это значит – не будет бабули. Где же она будет, ведь они с ней вместе и навсегда?! Оказалось, что всё на свете – не навсегда. Совсем не навсегда.
Однажды, когда Зигуну было одиннадцать лет, ему приснился странный сон, в котором он вставал с кровати, а у в ноге у него обнаруживалась большая черная дыра, через которую была даже видна кость.
Тогда его разбудила мама, которая сказала, что надо ехать к бабушке, с ней что-то случилось. Зигун думал, что бабуля поправится, но по глазам мамы понял, что произошло что-то по-настоящему нехорошее.
Бабуля стояла в очереди за продуктами – хотела внукам купить что-то вкусненькое, и попала в толпе в давку, где ей, видимо, сломали ребро. Она никогда никому ни на что не жаловалась, промолчала и тогда, решив, что переживет. Но не пережила…
Зигун тогда впервые узнал, что такое смерть. В его голове не укладывалась мысль, как это может быть: с тобою был рядом человек, но в один миг этого человека просто вдруг не стало. Он не приедет утром, не сделает завтрак, не погладит по головке, не поговорит, не обнимет. Со временем он, конечно, понял, что жизнь может оборваться в любую минуту. Все на Земле это понимают, но живут так, будто собираются жить вечно.
Если человеку сказать, что завтра он умрет, в первую очередь он, наверное, захочет побыть с детьми, позвонит родителям, признается в чувствах любимому человеку, попросит прощения у тех, с кем был в ссоре. Может, он вернет долги, насладится вкусом воздуха и посмотрит на все окружающее совсем другими глазами – глазами человека, которому больше никогда этого не увидеть. Андрей Миронов в одном из интервью сказал по этому поводу так: «А может, то, что нам кажется важным, это не важно… А то, что кажется второстепенным, главное и есть. Я раньше думал, что слова моменто мори, помни о смерти, это страшно и мрачно. Но это прекрасно. Это весело. Это замечательно. Это значит – умей радоваться жизни. Умей забывать плохое и помнить хорошее. Не может быть, чтобы у вас в жизни не было ничего хорошего. Так не бывает…»
Когда бабули не стало, Зигун не был готов к этому, только тогда задумавшись о жизни и о смерти. Он понял, что настанет момент, и все это закончится – его просто не станет. Он больше не увидит небо, не потрогает траву, не почувствует вообще ничего. Ребенку было все это осознать очень сложно, но ведь и взрослому непросто.
Уже тут, наверху, начав читать Библию и Евангелие, Зигун стал сопоставлять то, что там написано, с реальным положением дел. Ведь ладно обычные люди – грешники, не выполняющие законы божьи. Но есть священнослужители, которые, наверное, должны подавать другим пример: довольствоваться малым, не купаться в роскоши. Но ничего такого не происходит, все это видят и понимают, но молчат, как покорные рабы.