Зигзаг
Шрифт:
— Я спала без задних ног, — соврала Элиса.
— Я очень рада.
Зал был похож на домашний кинотеатр, подготовленный для дюжины зрителей. Вместо кресел стояли стулья, по три в ряд. На задней стене консоль, напротив нее — экран длиной метра три.
Но в тот момент больше всего Элису заинтересовали люди: они поднимались с мест, ужасно гремя стульями. Когда Валенте представил ее как «ту самую, которой недоставало», последовала сумятица рукопожатий и поцелуев в щеку. Поток событий захватил Элису, вынужденную думать по-английски.
Она уже зрительно знала Колина Крейга, молодого симпатичного парня с короткими волосами, круглыми
— Рада познакомиться, — прибавила она, выполнив еще один языковой пируэт, и Элисе были очень приятны эти усилия говорить на ее языке.
Валенте же устроил одну из своих излюбленных сцен, чтобы представить ей другую женщину, худую, немолодую, с угловатым морщинистым лицом и внушительным покрытым веснушками носом. Он взгромоздил руку ей на плечи, вынудив ее застенчиво улыбнуться.
Знакомься, это Розалин Райтер из Берлина, любимая ученица Райнхарда Зильберга, специалист по истории и философии науки, в настоящее время занимающаяся очень особенной темой.
— Какой же? — спросила Элиса.
— Историей христианства, — ответила Розалин Райтер.
Элиса сохранила выражение вежливой радости, но задумалась о другом. Она смотрела на лица людей, с которыми ей придется работать, и думала. Два палеонтолога и специалист по истории христианства… Что это значит?В этот момент Крейг указал куда-то:
— Вот и совет старейшин.
В зал чередой вошли Давид Бланес, Райнхард Зильберг и Серджио Марини. Последний закрыл за собой дверь.
Этот жест навел Элису на мысль об избранности: те, кто будет жить в раю, и изгнанные из рая; допущенные в вечную славу и оставленные на земле. Она пересчитала: вместе с ней десять человек.
Десять ученых. Десять избранных.
В последовавшей тишине все расселись по местам. Только Бланес остался стоять перед всеми, спиной к большому экрану. Увидев, как колышутся бумаги в его руках, Элиса чуть не подумала, что ей это снится.
Руки Бланеса дрожали.
— Друзья, мы ждали, пока соберутся все участники проекта «Зигзаг», чтобы дать объяснения, которых вы, несомненно, давно ждете… Поспешу сказать вам следующее: все присутствующие сегодня в этом зале могут считать, что им чрезвычайно повезло… Мы увидим то, что никогда не видел ни один человек. Я не преувеличиваю. У нас будет случай увидеть такое, что никогда не видело ни одно живое или мертвое существо от начала мира…
По телу Элисы пробежала ледяная дрожь, сковав ее движения.
Тех вод, в которые вступаю, еще никто не бороздил.
Она выпрямилась на стуле, готовясь вместе с остальными девятью изумленными товарищами вступить в эти неведомые воды.
IV
ПРОЕКТ
Все существующее есть прошлое.
14
Она уже на пороге.
Глаза были предтечей.
За
Хотя она еще об этом не подозревала, самая глубокая тьма в ее жизни уже родилась.
И ждала ее где-то в ближайшем будущем.
Серджио Марини был тем, кем не был Бланес: элегантным и соблазнительным мужчиной. Худощавый, с темными волнистыми волосами, загорелой кожей, гладким лицом и обворожительной улыбкой, он умел заставить свой бас звучать так, что миланские студенты его заслушивались. Он родился в Риме и окончил престижный университет Скуола Нормале Супериоре в Пизе, из которого вышли такие талантливые ученые, как Энрико Ферми, потом защитил докторскую в римском университете Ла Сапиенца. Проработав какое-то время в Америке, как все другие ученые, по приглашению Гроссманна он прибыл в Цюрих, где познакомился с Бланесом и разработал вместе с ним «теорию секвойи». «Вместе с ним», по словам Марини (он всегда повторял это, когда говорил о тех годах совместной работы), значило, что «я давал ему спокойно вести расчеты и прибегал, когда он звал меня, чтобы рассказать о результатах».
Таким образом, у него было еще одно качество, которого не хватало Бланесу: чувство юмора.
— Однажды в 2001 году мы вечером налили в стеклянный стакан немного воды. Потом оставили его в лаборатории на столе на тридцать часов. После этого Давид разбил его об пол — это был его единственный экспериментальный вклад в теорию. — Он посмотрел на Бланеса, рассмеявшегося вместе со всеми. — Не обижайся, Давид: ты теоретик, а мне больше по душе молоток и гвозди, ты же знаешь… В общем, наша идея заключалась в следующем… Ну, знаешь, объясни-ка лучше ты. У тебя лучше все эти лекции получаются.
— Да нет-нет. Ты сам.
— Прошу тебя, ты же отец теории.
— А ты мать родная.
Они пытались устроить театральное представление, и у них выходило неплохо. Они напоминали двух юмористов из дешевого кабаре: неловкий и хитрый, симпатичный и некрасивый. Элиса смотрела на них и могла понять годы безрезультатной работы в одиночестве и всеохватывающий восторг от первого успеха.
— Ладно, похоже, придется это делать мне, — сказал Бланес. — В общем, так. Вы уже знаете, что, согласно «теории секвойи», каждая частица света несет в себе скрученные струны времени, которые наматываются, как кольца секвойи, образующиеся вокруг сердцевины ствола по мере роста дерева. Число струн не является бесконечным, но оно огромно, непостижимо для разума: это число планковских времен, прошедших с момента возникновения света…
Раздался шепот, и Марини недовольным голосом заявил:
— Давид, профессор Клиссо хочет знать, что такое планковское время… Надо думать и о нефизиках, хоть они этого и не заслуживают!
— Планковское время — это самый малый возможный период времени, — пояснил Бланес. — Это время, необходимое свету для того, чтобы преодолеть планковскую длину, самое крошечное расстояние в физическом мире. Чтобы вы могли составить себе представление: если бы атом был размером с вселенную, планковская длина по размеру была бы равна дереву.Время, необходимое свету для преодоления этого минимального расстояния, называется планковским временем. Оно примерно равно одной септиллионной секунды, в мире нет ни одногопроцесса, который длился бы меньшевремени.