Зигзаги судьбы. Из жизни советского военнопленного и советского зэка
Шрифт:
Он и внешностью был похож на немца: полноватое, холеное лицо, чуть крупный нос, свисавшая нижняя губа, казалось, никогда не сходилась с верхней. Большие серо-голубые глаза, слегка выступающие из орбит, хорошо сочетались с коротко стриженными светлыми волосами.
Родился он в январе 1910 года в Петербурге, в семье потомственных актеров Мариинского театра. Родители, по его рассказам, часто бывали на гастролях за границей. Ребенок воспитывался в семье тети (по матери) и очень рано проявил свою самостоятельность.
Когда однажды тетя упрекнула его за полный пансион, он никому ничего не сказав навсегда ушел из ее
Он был прирожденным дипломатом, и это качество помогало ему подниматься по ступенькам служебной лестницы. Часто, когда на эту тему заходил разговор, Леонардович старался охладить мою эмоциональность словами: «Умей владеть собой, не показывай окружающим свои чувства; жизнь — это сцена, и тот преуспеет в ней, кто обладает даром актера».
Он был прекрасным, не лишенным чувства юмора, рассказчиком и обладал способностью держать «на взводе» любую аудиторию. Мне запомнилась одна из его историй из поры студенческой молодости. Он так образно представил картину своих похождений, что героев этих и ситуацию я представляю и теперь.
Молодую красотку, жену моряка, ушедшего в плавание и неожиданно вернувшегося домой (банальный сюжет для многих анекдотов), застает врасплох звонок в квартире и ставит в безвыходное положение самого героя. Едва успев привести себя в порядок, он выпрыгнул из окна второго этажа на машину с музыкальными инструментами в самом центре города, на Невском. И пока пешеходы приходили в себя от неожиданности, он зацепился за проходящий трамвай, проехал остановку, перешел на другую сторону и вернулся другим трамваем к месту происшествия, чтобы увидеть финал истории.
Под началом Круповича в санчасти работал еще один морячок — Саша Филатов, небольших росточка и размеров человечек, с редкими седеющими остатками волос, но пышными баками и остаповскими усиками. Флотский фельдшер со стажем, он и в Вустрау не забывал своей профессии и ассистировал при операциях.
Другой помощник — Костя Семенов — к медицине никакого отношения не имел. До войны он жил в Иваново, работал то ли слесарем, то ли электриком. Константин обожал музыку, но не имел музыкального образования: самоучка, он играл на гитаре и пианино, но без особого блеска. Он аккомпанировал себе и тогда, когда напевал романсы и лирические песенки довоенной поры. Когда был в «ударе» и начинал свой «душещипательный» репертуар («Саша», «Маша», «Татьяна», «Чубчик», «Караван», «Калитка», есенинская «Старушка» и пр.) слушателей собиралось много, и заказы сыпались со всех сторон.
Я уже говорил о том, что у входа в лагерь, кроме барака для немецкой администрации, был еще и барак для преподавателей. Это был народ солидный, менее общительный, склонный больше к чтению, письму и раздумьям.
Павел тоже мог бы жить в этом бараке, но предпочитал общий, тот, где в русском блоке жили «простые смертные». Я спал с Павлом на одной «вагонке», а когда в бараке наступала тишина и обстановка располагала к беседе, я переходил с верхней полки на нижнюю и внимательно слушал его интересные рассказы.
На территории между кухней и управленческим бараком была свободная ровная площадка, на которой
Павел имел все данные волейболиста — высокий рост, хорошую прыгучесть. Главное достоинство настоящих игроков — сильный и точный удар да надежный блок. Игрок игрока узнает с первых же ударов по мячу, и стоило Павлу поиграть у сетки несколько минут, сделать подачу и попробовать блок, как болельщики почувствовали, что на площадке игрок, действительно понимающий толк в волейболе.
Вечером следующего дня на площадку, кроме игроков, пришли уже и зрители, болельщики.
Не все оказались равноценны в игре. Желающих испробовать себя набралось достаточно, и две команды начали игру. И хотя погрешностей было достаточно (а как могло быть иначе?), участники и многочисленные зрители остались довольны, понимая, что эта первая встреча не станет последней.
Волейбол пришел в Вустрау с приходом Иванова. Он был популярен не только среди «своих» болельщиков — на площадку стала приходить и немецкая администрация. А когда игры стали проводить на зеленой лужайке, за территорией лагеря, смотреть их стали и жители деревни. Павел стал кумиром.
И хотя невозможно прорицать судьбы человеческие, но благодаря волейболу жизнь Иванова в Вустрау получила новое измерение.
Я не назвал пока еще одного человека, причастного к волейболу в Вустрау. Человек этот — фройляйн Зигрид Ленц, секретарь лагерфюрера.
Необыкновенное счастье и одновременно горе пришли к ней после увиденной на лужайке игры. Немка по происхождению, член НСДАП по партийной принадлежности, она хорошо понимала всю неуместность чувств, переполнивших ее сердце.
Русский военнопленный, любимец местных болельщиков, стал отныне и ее кумиром. Она уже чувствовала и понимала, что именно произошло, насколько все это серьезно и что ожидает ее в будущем. И если бы фройляйн могла знать все обстоятельства, то, может быть, и не произошло бы в ее жизни личной трагедии.
Летом 1943 года Павел стал частенько ездить в Берлин по служебным делам. У него появились новые знакомые в кругах русской эмиграции. Он говорил, что бывает на пригородной даче у одного русского профессора, доктора медицины Руднева. Тот работал в Дрездене и лишь изредка наезжал в Берлин. Его дача в районе метро Krume Lanke пустовала и требовала присмотра. Нужен был свой человек.
Кто-то из сочувствующих «остовцам» русских эмигрантов предложил Ольгу, молоденькую курносенькую украинку из Кировограда. В Берлине она работала на заводе, где изготавливали знаменитые красители. Ей тогда было не более восемнадцати. Трудная доля «остовки» заставила ее бежать из лагеря, как только появились надежные люди. Некоторое время она прожила у них, подвергая опасности и их, и себя, пока не попала в семью профессора, где было безопаснее.
Рудневы были одиноки, очень хотели детей и поэтому с радостью взялись за устройство Ольги. Они взяли ее в качестве прислуги, выправив на ее имя все необходимые документы, а фактически удочерили, доверив виллу и все имущество. Она переселилась в профессорский дом и стала его единственной жилицей и хозяйкой.