Зигзаги судьбы. Из жизни советского военнопленного и советского зэка
Шрифт:
Вот она и предложила Павлу небольшой курортный островок Reichenau, где проходила водная граница со Швейцарией. На этом острове у брата Ленц, дипломата, работавшего в годы войны в Италии, находился заброшенный, нуждавшийся в капитальном ремонте домик. На эти работы Ленц была вправе привлечь имевшуюся в лагере рабочую силу — то могли быть и друзья Павла, так что все, ко всеобщему удовольствию, решилось как нельзя лучше.
В этом варианте было много заманчивых возможностей, и Павел их, вероятно, хорошо оценил, понимая, что не каждый день они смогут подвернуться. С переездом всей группы осуществилось
Павел же думал на ход дальше: используя близость Швейцарии, оттуда можно было перейти границу и добраться к союзникам. Фройляйн Ленц, не знавшая наших тайных замыслов, оказалась бы тогда обманутой в своих лучших чувствах.
Признаться, мне было больно от этой лжи и той безнравственной роли, какую взял на себя Павел, так обманывая единственного добросердечного человека, без чьей помощи осуществить задуманные им планы было бы попросту невозможно.
Но все объяснялось просто: «Так нужно — это война!»
Планы планами, а жизнь продолжалась и шла своим чередом. Я по-прежнему жил и работал в Берлине.
В отличие от Павла, у меня не было знакомых, я плохо владел языком, и только случайные похвалы моему якобы хорошему произношению поддерживали меня в стремлении учить язык. Но языковые познания, казалось, были мне не так уж и нужны; улица, транспорт, магазины не требовали больших знаний.
«Voelkischer Beobachter» — немецкую газету НСДАП — я не читал, так как не хватало словарного запаса. Новости о событиях в мире я узнавал от Андрея Ковхаева и Марии Яковлевны. Впрочем, особой тяги к международным новостям и политике я не испытывал — сказывались совсем другие интересы.
Не помню, чтобы у меня была потребность обрести в условиях берлинской свободы новых знакомых — я считал себя неинтересным собеседником. Случайно завязавшееся знакомство вызывало у меня скованность и желание поскорее остаться одному. Зато я видел, что новые связи больше интересуют Павла, и считал, что они ему нужнее.
Много позже я понял, как много я тогда потерял. Но я был не один такой: убогий багаж знаний, неумение мыслить и говорить отличало меня и моих сверстников от гимназистов и студентов дореволюционной России.
Это была не моя вина — нас покалечила система образования нового общественного строя, переделывающая мир на свой манер. Чужую многовековую культуру разрушили, а свою новую построить не успели. Новые хозяева не спешили возвращаться к общепринятым ценностям, куда больше влекла их власть и пролетарская дикость.
«…Весь мир насилья мы разрушим До основанья, а затем Мы наш, мы новый мир построим, Кто был ничем, тот станет всем…»Слова эти с детства воспринимались мною, как бесспорная истина, но прожитая жизнь поколебала веру в нее: новый мир, даже и уничтожив старый, так
Самым большим изъяном были штампы на все случаи жизни, неумение творчески или логически постигать мир. Так и остался я недоучкой, человеком без тяги к дальнейшему росту и совершенствованию, без стремления достичь вершин.
Как-то со мной произошел курьезный случай. Не помню почему, но у меня случилось свободное время, и я приехал в Вустрау, где в этот момент не было Павла. Бесцельно побродив по лагерю, я собирался к вечеру уехать в Берлин. У административного барака встретил знакомого преподавателя. Он знал о моих художественных способностях и спросил, не занимался ли я книжной графикой: нужен художник-иллюстратор в Белорусское издательство.
Хоть я, признаться, никогда не занимался иллюстрациями книг, но все же согласился зайти в Белорусское национальное издательство, располагавшееся в то время в Берлине, на Александерплатц.
Как выяснилось, издательство готовило к выпуску поэму белорусского эпоса «Рогнеда», для которой нужно было создать серию иллюстраций исторического характера. Сама героиня принадлежала к древнему половецкому роду, и работа над иллюстрациями требовала специальных знаний и дополнительных материалов, дающих представление об эпохе, людях, быте, оружии и прочем.
Амбиции не позволяли мне сразу же отказаться от предложения. И лишь после того как я начал работу и сделал одну лишь и совершенно беспомощную иллюстрацию я понял, что это дело мне не по зубам. С неприятным чувством несостоятельности я пришел в издательство и, сославшись на отсутствие времени, отказался от работы.
Почему я вспомнил об этом случае?
Во-первых, он свидетельствовал о моем несерьезном отношении к этой работе, о неуемном желании браться за невозможное. Во-вторых, об этом вспомнили на следствии в СМЕРШ, стараясь придать политическую окраску в плане идеологического пособничества. События белорусской истории, относящиеся к XI столетию, следователь притягивал за уши к современной войне. С трудом удалось мне отбиться хотя бы от этого изобличения.
Фронт приближался катастрофически. В связи с отступлением на Восточном фронте и мобилизацией трудовых резервов Германии на окопные работы на фирме «Буман-Янзен» тоже набирали рабочих в Восточную Пруссию. За рабочими фирмы приехали представители администрации из Вустрау и охранники из отрядов CA. Местом назначения был маленький городок Мезериц (Meseritz). Нас разместили в пригороде, в громадных деревянных сараях, на сеновале и на следующий день отправили к месту рытья окопов. Там проработали мы, кто месяц, кто два.
Приезжал туда на короткое время и Павел. Он рассказал, что поездка на Reichenau состоится и в ближайшее время они вместе с Августином Кашиным выедут договариваться об условиях, после чего приступят к ремонту дома. Я и Костя Семенов, мы тоже будем оформляться на Reichenau, об этом у Павла уже была договоренность с Ленц.
Начиная эти записки, я ставил перед собой задачу писать обо всем без выдумок и прикрас, так, как было в жизни. Могу засвидетельствовать, что зарок свой я не нарушал.