Зигзаги судьбы
Шрифт:
Мы вступили в клуб и были его активными участниками. Но нам этого было мало. Мы хотели сами экспериментировать. Начались наши опыты. Благо, у меня была комната вблизи пляжа. Нам надо было тащить всякие трубы, насосы, шланги и бутерброды всего лишь с полкилометра до моря. Здесь испытывались не только наши последние варианты самодельных хитрых приспособлений, но и наше терпение, потому что купальщики глазели на нас и мешали нам сосредоточиться.
Однажды наши подобные опыты чуть ли не закончились трагически. Я был под водой с грузом на ногах, чтобы не всплывать с каждым вздохом, и вдруг почувствовал, как после полного выдоха моя грудь не в состоянии поднять пару тонн воды, давящей на неё. Минута ушла на судорожную попытку вздохнуть, вторая — на разматывание веревок, привязывающих груз. С последними усилиями
Одним прекрасным утром наши опыты пришли к концу. Мы пришли к выводу, что купить готовый и испытанный аппарат гораздо легче и безопасней. С лёгким чувством людей, вынутых из петли, пришли мы с Рассом домой, где нас ждала Труда с огромной яичницей и горячим кофе. Читая воскресную газету, Расс крякнул.
«Зиг! — так он называл меня по австралийской привычке сокращать любые имена, даже не сокращаемые. — Смотри! Новоавстралийская пара приглашается на работу в Новую Гвинею. Муж — как бармен и мастер на все руки, а жена — как шеф-повар».
«Поезжай и вызови меня в Новую Гвинею тоже», — предложил Расс.
В то время Новая Гвинея была подмандатной территорией Австралии, и попасть туда можно было только по вызову. Мы с женой только усмехнулись и забыли об этом разговоре. Не так думал Расс. От моего имени он написал письмо по данному в газете адресу, и очень скоро нас вызвали на переговоры.
НОВАЯ ГВИНЕЯ
То, что я честно признался в полном отсутствии опыта для работы в качестве бармена, а Труда открыто сказала, что, хоть готовить пищу она и умеет, но поварского свидетельства у неё нет — всё это не послужило препятствием для нашей поездки в Новую Гвинею.
В городе Маданге, на северо-восточном побережье этого огромного острова, был довольно большой отель, который также носил название «Маданг». Владельцы отеля были уже в летах, и им была нужна пара, таких, как мы, новоавстралийцев (говорили, что мы работаем лучше, чем «старые» австралийцы) для выполнения всех тех работ, что им были уже не под силу.
Вставая в пять утра, мне надо было привести помещение ресторана и бар в порядок. У меня была команда чернокожих аборигенов человек в двадцать. Вымыть полы, отполировать паркет, вымыть и отполировать с обеих сторон замызганные стеклянные столы и поменять чуть ли не всё, что находилось в помещении бара. В то время в Австралии действовали суровые законы для пьющих — бары открывались только в полдень, и последний заказ пива или чего другого можно было сделать не позже, чем в четверть шестого, а в семь вечера бары были уже пустыми. Но в Новой Гвинее, а особенно в отеле «Маданг», таких ограничений не существовало.
Последних посетителей бара я вытаскивал наружу часа в четыре ночи и валился в постель до пяти утра, чтобы опять привести всё в порядок для ранних гостей бара, забегавших за стаканом пива уже рано утром. Тогда, в 1953 году, употреблять спиртные напитки разрешалось только белым, аборигены или гнали свою «самогонку» или покупали спиртное у китайцев-лавочников с заднего хода.
Около девяти утра отель просто блестел как внутри, так и снаружи. Первые гости уже занимали столики в ресторане и табуретки в баре. В одиннадцать было уже трудно протиснуться внутрь, пили прямо на ступеньках у входа. Самыми верными клиентами бара были те, кто должен был блюсти порядок, — начальник полиции и администратор всей северной части острова. Когда у меня от усталости и недосыпания закрывались глаза, хозяйка отеля заменяла меня на несколько часов. В пять, после обеда, одетый в белый смокинг и в галстуке-«бабочке», «выходил опять я на дорогу», то есть в ресторан и бар, здоровался с гостями и начинал работать опять до утра. Моя улыбающаяся морда вызывала, наверное, доверие, и через примерно месяц я уже знал всех, и все знали меня. Это привело к тому, что моя репутация оказалась под угрозой.
«Этого русского не перепьёшь!» — такая слава ходила обо мне в городе. «Он пьёт виски, как воду»! Эх! Все мы «были
«Да, этого русского наше виски не берет», — говорили обо мне посетители бара, видя, как я, рюмка за рюмкой, опустошал за вечер пару бутылок. Деньги за выпитое мной «виски» я, конечно, не брал, отговариваясь, что угощение идёт за счёт отеля. Этот дружеский обман продолжался пару месяцев, но, в конце концов, раскрылся. Меня позвали на кухню открыть кладовку (по ночам ключи были у меня). Второпях я забыл убрать мою бутылку с чаем подальше и в моё отсутствие нетерпеливый гость, положив деньги на прилавок бара, налил себе из неё стакан жёлтой жижи. Опрокинув ее, как говорят у нас, «на посошок», он не поверил своим ощущениям и налил себе ещё стаканчик. Убедившись, что вместо виски в бутылке чай, он тут же разгласил свое открытие всем собравшимся в баре, и когда я вернулся из кладовой, на меня все смотрели, как на мошенника! Пришлось мне давать объяснения, особенно напирая на тот факт, что я никогда не брал денег с угощавших меня. Посмеявшись, мне это простили. Но мой прежний героический ореол исчез — я стал обыкновенным барменом.
Так прошло шесть месяцев. Платили нам за нашу работу, по продолжительности рабочего дня нарушающую все нормы трудового законодательства, очень мало. Наше первые восхищения тропиками прошли, и мы поняли, что нас просто нагло эксплуатируют. Но как уйти? Если мы нарушим контракт, то будем высланы обратно в Австралию за наш же счёт. Помог случай! Всегда полупьяный старенький муж хозяйки отеля почему-то обвинил Труду в пропаже ящика масла. Чувствуя себя ни в чём не виноватыми, мы зацепились за это оскорбление как за возможность порвать контракт без штрафа. Это нам удалось. И хоть пропажу масла объяснили потом потерей его на аэродроме во время разгрузки самолёта, и муж хозяйки отеля публично извинился за своё поспешное обвинение, мы использовали этот инцидент для того, чтобы порвать с отелем.
К счастью, заместитель администратора нашего района Том Эллис знал о моей профессии фотографа. Он как раз получил указание подготовить отчёт о том, что было сделано Австралией для Новой Гвинеи как своей подмандатной территории. И вот он предложил мне приготовить (по его указаниям) фоторепортаж на эту тему. Я согласился. Труда устроилась заведующей кухней маленького госпиталя в самом городе, а я, заказав из Австралии плёнки, бумагу и химикаты, отправился с заместителем администратора в трёхмесячный путь по горам и долинам Новой Гвинеи. Сначала мы ехали на старом американском джипе, потом летели на маленьком самолёте и приземлились на взлётно-посадочной полосе у католических миссионеров, а оттуда двинулись пешком с туземцами-носильщиками. На длинных жердях таскали эти чернокожие наши ящики с провиантом, палатки и прочий скарб по почти вертикальным склонам гор, поросших тропическим лесом.
У меня было несколько «личных» носильщиков. К моим фотоаппаратам и плёнкам, упакованным в водонепроницаемые металлические ящики, аборигены относились, как к магии. Меня прозвали «Маета билонг пикча» (то есть фотограф на «пиджин инглиш»), и слава о моем «колдовстве» неслась вперёд с горы на гору звуковыми сигналами, звучавшими, как рог пастуха, но передаваемыми лишь с помощью гортанных мышц и кистей рук.
Том Эллис был личностью легендарной, внушавшей не только почёт, но и просто страх аборигенам. Во время войны, когда японцы воевали в болотах и горах в Новой Гвинеи с американцами и австралийцами, «канакас» (прозвище аборигенов), разделились на два лагеря. Одни помогали австралийцам, другие японцам.