Зима Гелликонии
Шрифт:
Машина доказала свое соответствие вере, и вера жила в сердцах людей.
Способ, которым люди попадали в Колесо, не менялся тысячелетиями. После предварительной церемонии у врат тоннеля новичков приводили на широкую лестницу, извивами спускающуюся внутрь горы. Рожки с биогазом освещали им путь. У подножия лестницы, в комнате в виде воронки дальняя стена была частью самого Колеса. Новичку помогали войти или, в зависимости от его настроения, силой уводили в камеру Колеса, в упомянутый миг открытую. Через некоторое время Колесо начинало толчками вращаться. Медленно, мало-помалу, картина внешнего мира исчезала, заслоняемая от заключенного
Лутерин Шокерандит мало чем отличался от тех, кто входил в Колесо до него. И до него тут многие побывали в поисках убежища. Одни были святыми, другие — грешниками.
Изначально план Архитекторов претворяла в жизнь церковь. В прежние времена не было недостатка в добровольцах, согласных занять место внутри Колеса, чтобы стать его гребцами и вести Гелликонию к заветной пристани рядом с Фреиром. Но когда наконец наступали долгие века света, когда Сиборнал снова заливало солнце, сила веры убывала и убеждать верующих, с тем чтобы войти во тьму, становилось слишком сложно.
Колесо могло бы остановиться, не приди на помощь церкви государство. Государство присылало в Харнабхар преступников, приговоренных к отбыванию срока внутри Колеса, чтобы те, согнувшись в три погибели в каменной камере, влекли бы свой мир и сами влеклись к искуплению. Таково было тесное сотрудничество государства и церкви, питающее силу Сиборнала большую часть Великого Года, дабы эта сила не забывалась.
Летом и долгой ленивой осенью Колесо влекли по его пути в равной мере монахи и преступники. Только когда жизнь становилась более тяжелой, когда с неба начинал непрерывно сыпать снег и урожаи скудели и исчезали, старая вера вновь укреплялась. В эту пору религиозность возвращалась, занимая среди правоверных надлежащее место. Преступников отправляли в солдаты или матросы или, без лишних церемоний, — с ядром на дно бухты Осужденных.
Отец, отец, что творится с водою здесь,
Где скала горит, как мой лоб,
Где я дрожу, как в лихорадке, в жестокой красной тьме.
Ты здесь, со мной, подле меня и надо мною,
Ждешь моей смерти. О, смерть,
Я чую тебя совсем рядом. Свет проносится мимо,
Проносится мимо, и я внутри него в тревожном сне;
Внутри скалы я просыпаюсь, внутри камня.
Это невозможно, но это так;
Твой нож режет всех нас сразу,
Клянусь, нож рассекает мои жилы;
Там, где кричат от ужаса,
Где я бесконечно истекаю кровью, как лавовый поток,
Где залепляет мне горло каменная красная тьма.
Его мысли текли странным образом, словно бесконечным потоком пронизывая его насквозь. Время заключенной в темницу душе отмеряли скрежет камня о камень и хриплые выкрики и стоны товарищей по несчастью в соседних камерах. Постепенно стоны привлекли его внимание. Его разум затих, чтобы лучше слышать эти стоны.
Лутерин не мог бы точно определить, где находится. Он представлял, что лежит в подземном стойле какого-то огромного раненого животного. Раненый и умирающий зверь все равно продолжал искать его, заглядывая во все углы. Стоит зверю отыскать его, и он бросится на человека, сокрушит и раздавит, сотрясаясь в агонии.
В конце концов он поднялся с койки. То, что он слышал, было голосом ветра. Ветер задувал в отверстия Великого
Лутерин поднялся и сел. Монахи Колеса пустили его внутрь и тем самым спасли от дальнейших преследований и бедствий или мести отца, а прежде чем поместить его в камеру, отпустили ему все грехи. Таков был обычай Колеса. Человек, попавший в камеру Колеса с бременем грехов, скорее всего сойдет с ума.
Он поднялся и встал. Ужас случившегося объял его душу, и он с содроганием взглянул на свою правую руку, на пятна крови на правом рукаве куртки.
Принесли еду. Над головой в узком каменном колодце послышался говор, потом шорох. Еда состояла из ломтя хлеба, сыра и ломтя мяса, возможно, жареного стунжебага, в куске холста. Значит, наверху Беталикс клонится к закату. Очень скоро малая зима вступит в свои права, и Беталикс на несколько теннеров исчезнет за горизонтом. Но внутри горы Харнабхар это мало что изменит. Жуя хлеб, Лутерин ходил по камере, исследуя ее с вниманием человека, рассматривающего помещение, которое должно стать его миром на ближайшие десять лет.
Архитекторы Харнабхара воплотили в размерах камеры главные астрономические понятия, руководящие жизнью Харнабхара. Высота камеры составляла 240 сантиметров, что соответствовало шести неделям теннера, умноженным на сорок минут в часе, или пять раз по шесть недель на восемь дней в неделю.
Ширина камеры в широкой части составляла 2,5 метра — 250 сантиметров, что соответствовало десяти теннерам в малом году, умноженным на число часов в сутках.
Длина камеры составляла 480 сантиметров, что соответствовало числу дней в малом году.
Возле стены стояла койка, единственный предмет мебели в камере. Над койкой находился лаз, через который поступала провизия. В глубине камеры имелось отверстие, служащее уборной. Отходы падали в тоннель, ведущий под Колесо в камеру с биогазом, где благодаря добавке нечистот, овощей и помета животных из монастыря образовывался метан, идущий на освещение и обогрев Колеса.
Камера Лутерина была отделена от соседней камеры стеной толщиной 0,64159 метров — если прибавить это число к ширине камеры, получалось число пи. Сидя на койке, привалясь спиной к стене, он смотрел на стену слева от себя. Это была неподвижная цельная скала, образующая четвертую стену камеры почти без зазора между стеной и массивом самого Колеса. В этой стене были вырублены две ниши: в высокой помещался рожок с биогазом, обеспечивающий камеру теплом и светом, а во второй, нижней, несколько цепей, намертво вмурованных в стену.
Продолжая жевать хлеб, Лутерин подошел к дальней наружной стене и взял в руку отрезок цепи. Казалось, цепь в его руках истекает потом. Он бросил цепь на пол, и та упала вниз, в малую нишу. Цепь состояла из десяти звеньев, по одному на каждый малый год.
Он постоял не двигаясь, не сводя глаз с цепи. За ужасом собственного преступления вырастал новый ужас — ужас заточения. Посредством этой цепи из десяти звеньев Колесо надлежало перемещать в пространстве.
Он еще никогда не пытался взять в руки цепь. Он понятия не имел о том, сколько времени он пролежал в прострации, пока весь мир, все его прошлое проносилось, подобно птице, сквозь его сознание. Все, что ему удалось вспомнить — это пронзительные звуки монашеских труб, доносящиеся откуда-то выше Колеса, после чего Колесо начинало свое горизонтальное движение, продолжающееся половину дня.