Зима гнева
Шрифт:
Он и не вмешивался. Лежал тихо, между столом и стеной, имитировал коврик.
А тут коврик словно взлетел. И оказалось, что у него есть масса. И зубы есть, которые ловко перехватили замахнувшуюся руку и вежливо сомкнулись. Пока – не до крови.
– Ой, – сказал матершинник.
– Гррррр, – сказал Полкан.
Разные языки не стали причиной непонимания. Наоборот, все мужчина отлично понял. Иначе почему под ним лужа начала расплываться?
– Что здесь происходит!?
Стас, легок на помине…
В госпитале знали и относились с пониманием.
Вот, явился.
Ида вздохнула, и приготовилась получать трендюлей, как это называли в отделении, но не успела и слова сказать. Берта шагнула вперед.
– Жом Станислав, простите! Это пьяное чудовище меня попыталось ударить, а собака защитила! Иди сюда, хороший мой, дай я тебя поглажу…
Стас сморщил нос.
– Ладно. Тогда выгонять не буду. Что это за чудовище такое? Эй, ты! А ну отвечай, чего явился?!
– Бок болиииит, – проныло "оно" с пола. – И рука… собаками рабочего человека травите!
Стас насмешливо сощурился.
– А раз человек рабочий – вставай, давай! И не ври – крови на руке нет. Скажи песику спасибо, мог и в горло вцепиться. Или куда пониже, чтобы ты детей только пальцем делал.
Мужик побледнел.
– Да я…
Стас ответил каким-то выражением, которое прозвучало в рифму. Ида не поняла, что оно означает, и при чем тут голова, но сестры милосердия захихикали.
– Давай, поднимайся. И в операционную, посмотрим, что у тебя там болит. Леона, за мной. Ида, успокойте свое чудовище. И пол вымойте!
Ида вздохнула.
– Хорошо, жом Стас.
– И объясните собаке – у нас так не поступают. В следующий раз пусть загрызает насмерть! Кровь ототрем, труп отдадим родственникам, – добил Стас, и скрылся в операционной, куда проследовал и побелевший скандалист.
Ида фыркнула и погладила Полкана.
– Ты мое солнышко, ты моя умничка… так их всех!
– Ида… спасибо.
Берта.
Ида посмотрела на коллегу по работе. Нельзя сказать, что сестры милосердия приняли ее с распростертыми объятиями. Так…
Шляются тут всякие, ни толку, ни проку… а ее учи! Время трать, силы… еще и шавка тут!
Еще и жом Станислав этой пигалице внимание уделяет!
А он ведь мужчина! Неженатый! Доктор… читай – объект охоты. И тут такое…
Так что шипели сестры милосердия на Иду, не принимали в свой круг, пакостей не делали, но это пока. А тут вдруг… признали. Зинаида улыбнулась – и тоже сделала шаг навстречу.
– Все в порядке. Ты в следующий раз меня не жди, сама командуй.
– А он послушается?
– Конечно!
Ида в этом сомневалась,
Это не придворные моськи, это – Полкан! И этим все сказано.
– Спасибо. Можно его погладить?
– Конечно. Полкан, свои.
Берта принялась гладить барбоса. Ида вздохнула – и пошла за ведром и шваброй.
Что ж, сломанный лед в отношениях стоит небольшой уборки. Не так ли, торы?
У буяна и матершинника оказалось воспаление и нагноение. И в воспитательных целях жом Станислав чистил ему рану без наркоза.
Нельзя. На пьяного не подействует, сам виноват. А ждать, пока ты протрезвеешь – к тому времени поздно будет. Помереть можешь…
Пьяницу проняло.
Так что Стас безжалостно вычистил все "на живую", напугал дурака последствиями, выписал капли (запивать будешь спиртным – помрешь!), и выставил за дверь.
Обойдешься!
На моих сотрудников руку поднимать – и я тебя в отделении держать буду?
Скажи спасибо, ничего не сломал! А барбосу надо колбасы купить, что ли…
Хорошая собака. И хозяйка у него неплохая, чего уж там.
Станислав свои ошибки признавать мог. И Зинаида не стала для госпиталя обузой. Училась она старательно, что ей говорили – делала тщательно, с врачом не пререкалась, а что еще надо?
Еще и специальная успокоительная собака. Тоже плюс в копилку.
Так что оставляем их при госпитале. Пусть помогают.
Хорошая девочка. И симпатичная… так, это у него мысли не туда пошли. Но ничего. Работа быстро вернет их в нужное русло.
Что там у нас? Ампутация?
Вот и отлично.
Но колбасу Полкану Стас все-таки купил.
Анна, Россия
– ПАПА!!!
Анна плюнула на все, и повисла на шее у пожилого мужчины, выходящего из вагона.
И плевать, что это не Петер Воронов.
Не император.
Но – то же самое лицо. Те же глаза. Улыбка, фигура, и главное – взгляд.
Дочка моя…
Анна всегда была папиной дочкой. Вот и…
– Малышка, – Петр гладил дочь по волосам. – Повзрослела, стала совсем другой…
– Пап, я старалась.
Петр был в курсе изменений, которые происходили в жизни дочери, Анна, хотя и без подробностей, сказала, что поменяла работу и имидж. Почему без подробностей!?
Потому как – лес и кордон. И чихать лесу на сотовую связь, спутники, джипиэс и прочие радости цивилизации. Хочешь в лесу разговаривать нормально?
Лезь на верхушку высокой сосны.