Зима мира

Фоллетт Кен

Они вышли, и Ллойд спросил:

– Говорят, ваша партия собирается поддержать «Акт о полномочиях»?

– Это еще не точно, – ответил Генрих. – Мнения разделились.

– А кто против нацистов?

– Брюнинг и еще кое-кто.

Брюнинг прежде был канцлером и являлся одной из ведущих фигур.

Ллойд почувствовал, как возвращается надежда.

– А кто еще?

– Вы что, вызвали меня из комнаты, чтобы выспрашивать все это?

– Простите, конечно же, нет. Вальтер фон Ульрих хочет пригласить вашего отца на ланч.

Генрих заколебался.

– Они же не любят друг друга… И

вы это знаете, верно?

– Я тоже так думал. Но сегодня можно забыть о неприязни!

Генрих, казалось, не был в этом так уверен.

– Я его спрошу. Подождите здесь.

Он вошел в аудиторию.

«Есть ли хоть какой-нибудь шанс, что это поможет?» – подумал Ллойд. Как жаль, что Вальтер и Готфрид не оказались близкими друзьями. Но он просто не мог себе представить, что католики отдадут голоса нацистам.

Больше всего его беспокоила мысль, что если это может случиться в Германии, то это может случиться и в Великобритании. Он содрогнулся от этой мрачной перспективы. У него впереди вся жизнь, и он не хотел жить при диктатуре и репрессиях. Он хотел, как родители, заниматься политикой, хотел, чтобы в его стране таким людям, как эйбрауэнские шахтеры, стало легче жить. Для этого ему нужно было проводить собрания с людьми в таких условиях, чтобы они могли говорить, что думают, и чтобы газеты могли нападать на правительство, и чтобы в пабах люди могли поспорить, не озираясь через плечо на тех, кто может их услышать.

Все это грозил уничтожить фашизм. Но, возможно, ему это не удастся. Возможно, Вальтер сможет договориться с Готфридом и удержать Партию Центра от поддержки нацистов.

Генрих вышел.

– Он согласен.

– Отлично! Вальтер предложил встретиться в «Герренклубе» в час дня.

– Правда? Он что, член этого клуба?

– Полагаю, да. А что?

– Это консервативное заведение. Ну да, он же Вальтер фон Ульрих, должно быть, он знатного рода, хоть и социалист.

– Наверное, мне стоит забронировать столик. Вы знаете, где этот клуб находится?

– Да сразу за углом.

И Генрих рассказал, как его найти.

– Заказывать на четверых?

– Почему бы и нет? – усмехнулся Генрих. – Если наше с вами присутствие станет нежелательным, нас просто попросят выйти.

И он вернулся в аудиторию.

Ллойд вышел из здания и быстро пошел через площадь, миновал колонну Победы и выгоревшее здание рейхстага – и добрался до «Герренклуба».

В Лондоне тоже были клубы для знати, но Ллойд никогда там не бывал. Это заведение представляло собой нечто среднее между рестораном и траурным залом, решил он. Вокруг неслышно скользили официанты в вечерних костюмах, беззвучно раскладывали столовые приборы на столы, застеленные белыми скатертями. Старший официант принял у него заказ и записал имя «фон Ульрих» с таким скорбным видом, будто регистрировал его кончину.

Ллойд вернулся в здание оперы. Там стало куда более шумно и оживленно, и напряжение, казалось, все росло. Ллойд услышал, как кто-то сказал, что на открытие сессии сегодня приедет сам Гитлер, чтобы представить акт.

Без нескольких минут час Ллойд и Вальтер шли через площадь.

– Генрих фон Кессель удивился, узнав, что вы член «Герренклуба», – сказал Ллойд.

Вальтер

кивнул.

– Я был одним из его основателей, лет десять назад, а может, и больше. В те дни он назывался «Юниклуб». Мы тогда начинали кампанию против Версальского договора. Сейчас это оплот правых, и я совершенно уверен, что я здесь единственный социал-демократ, но остаюсь членом клуба, потому что это место удобно для встреч с врагами.

Войдя в клуб, Вальтер указал Ллойду на холеного человека.

– Это Людвиг Франк, отец юного Вернера, который дрался вместе с нами в «Народном театре», – сказал Вальтер. – Я уверен, что он не член клуба, ведь он даже не родился в Германии, – но он, кажется, пришел на ланч со своим тестем, графом фон дер Хельбард – это тот пожилой мужчина рядом с ним. Давайте к ним подойдем.

Они направились к бару, и Вальтер представил Ллойда.

– Ну и в переделку попали вы с моим сыном пару недель назад, – сказал Ллойду Франк.

Вспомнив об этом, Ллойд коснулся затылка: опухоль спала, но трогать это место было все еще больно.

– Нам нужно было защитить женщин, сэр, – сказал он.

– Ну, ничего, иногда не мешает немного помахать кулаками, – сказал Франк. – Вам, ребятам, это только на пользу.

– Что вы говорите, Людвиг! – досадливо перебил Вальтер. – Сорвать собрание перед выборами – уже это достаточно плохо. Но ваш лидер хочет полностью уничтожить нашу демократию!

– Может быть, демократия для нас – не подходящая форма правления, – сказал Франк. – В конце концов, мы не похожи ни на французов, ни на американцев, и слава богу!

– Неужели вас не волнует, что вы потеряете свободу? Давайте говорить серьезно!

Франк вдруг оставил шутливый тон.

– Хорошо, Вальтер, – холодно сказал он. – Если вы настаиваете, давайте говорить серьезно. Я приехал сюда с матерью из России более десяти лет назад. Мой отец с нами поехать не смог: у него нашли подрывную литературу, а именно – книжку «Робинзон Крузо», роман, открыто пропагандирующий буржуазный индивидуализм, – черт его знает, что они имели в виду. Его арестовали и отправили куда-то в Арктику в лагеря. Возможно, он… – голос Франка дрогнул, – возможно, он до сих пор там.

Все помолчали. Ллойда поразили эти слова. Он знал, что русское коммунистическое правительство в общем может действовать жестоко, но слышать простой рассказ человека, который до сих пор страдал, было совсем другое дело.

– Людвиг, – сказал Вальтер, – мы все ненавидим большевиков. Но нацисты могут оказаться еще хуже!

– Я согласен рискнуть, – сказал Франк.

Граф фон дер Хельбард сказал:

– Пожалуй, нам пора в обеденный зал, ведь после ланча у меня назначена встреча. Прошу нас простить.

И они ушли.

– Только это от них и слышишь! – гневно воскликнул Вальтер. – Большевики! Как будто это единственная альтернатива нацистам! Просто плакать хочется.

Появился Генрих с пожилым мужчиной, который явно был его отцом: у них были одинаковые густые темные волосы, разделенные пробором, только у Готфрида волосы были короче и с сединой. И хотя черты лица у них были похожи, но Готфрид выглядел как суетливый бюрократ в старомодном воротнике, а Генрих напоминал скорее поэта-романтика, чем помощника политика.